История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2

Вот факт, на основании которого у меня сложилось несправедливое мнение относительно этой дамы, досаждавшее мне, потому что если бы оно было основательным, я должен был бы счесть себя одураченным. Что было бы унизительно. Я уже говорил, что она сказалась музыкантшей, я ей привез в один из дней клавесин, и в течение трех дней она его ни разу не открывала. Старуха меня в том заверила. Мне показалось, что она должна подарить мне образчик своего умения. Надо ли было мне сказать ей об обмане? Я бы ее потерял. Откладывая с суждением, я, однако, затаил в душе сомнение.

Я пришел повидаться с ней после обеда и, вопреки своему намерению, решил попросить продемонстрировать свой талант. Я застал ее в комнате сидящей перед зеркалом, и старая хозяйка, стоя позади, расчесывала ее длинные, несравненно тонкие и светлые, волосы. Она извинилась, сказав, что не ждала меня, и продолжила. «Мне это необходимо» – сказала она. Я впервые увидел все ее лицо, ее шею и наполовину ее руки, и я молча любовался ею. Я нашел превосходным запах ее помады, и старуха сказала, что потратила на помаду, пудру и гребни все три ливра, что дала ей мадам. Меня одолело смущение. Она ведь мне сказала, что ушла из С. только с десятью паоли; мне стоило об этом подумать, но я промолчал.

Причесав ее, вдова ушла делать нам кофе. Я взял кольцо с портретом, лежащее на ее туалете, рассмотрел его и рассмеялся капризу, с которым она велела нарисовать себя в виде мужчины с черными волосами. Она сказала, что это портрет ее брата, с которым они очень похожи. Он на два года старше нее, и он военный, офицер на службе Святейшего престола, как она уже говорила. Я изъявил желание надеть кольцо ей на палец, она вытянула его, и, надев кольцо, я захотел, по галантной привычке, поцеловать ей руку, но она, покраснев, отдернула ее. Я попросил очень вежливо прощения, если дал ей повод думать, что мог бы проявить к ней неуважение. Она ответила, что в своем положении она должна бы больше думать о защите от себя, чем от меня. Комплимент показался мне столь тонким и лестным для меня, что я предпочел промолчать. Она должна была видеть по моим глазам, что, находясь со мной, она не встретит с моей стороны ни напрасных желаний, ни неблагодарности. Но моя любовь с этой минуты вышла из зачаточного состояния, и я больше не мог ее скрывать.

Поблагодарив меня за книги, которые я ей принес, угадав ее вкус, потому что она не любила романов, она попросила у меня прощения за то, что, зная, что я люблю музыку, она ни разу не предложила мне спеть одну из знакомых ей арий. Я вздохнул. Она, говоря это, села за клавесин и превосходно сыграла несколько отрывков по памяти; затем, по моей просьбе, саккомпанировала себе арию из открытой книги в манере, от которой моя любовь взлетела до небес. Я, изнемогая, просил у нее позволения поцеловать руку, и она нехотя разрешила. Несмотря на это, я с трудом сдержался, чтобы ее не съесть. Я покинул ее влюбленный, почти решившись объявить ей об этом. Скованность становится глупостью, когда мужчина начинает понимать, что объект его любви разделяет его чувства. Но мне надо было в этом убедиться.

Все, кто знал Стефиани, говорили по всему городу о его бегстве. Я ждал и ничего не говорил. Соглашались, что его мать, которая не хотела оплачивать его долги, была тому причиной. Это было правдоподобно. Но вернется ли он, или не вернется, я не мог заставить свою душу согласиться с утратой сокровища, бывшего у меня в руках. Не зная, однако, ни под каким предлогом, ни каким образом я могу облегчить себе обладание им, я находился в подлинном лабиринте. Когда мне пришла в голову идея посоветоваться с г-ном де Брагадин, я откинул ее с ужасом. Я еще слишком хорошо помнил опыт с делом Ринальди и с л’Абади. Я настолько опасался его лекарств, что предпочитал лучше болеть, чем вылечиться с их использованием.

Я имел глупость спросить однажды утром у вдовы, спрашивала ли мадам у нее, кто я такой. Я сразу понял о своей ошибке, когда она, отвечая, спросила:

– А разве она не знает, кто вы?

– Отвечайте же, и не переспрашивайте.

Но она была права. Вот так невольно выяснилась забавная сторона авантюры и неизбежно должна была зародиться сплетня, и из-за моей единственной ошибки. Никогда не следует быть вполне уверенным в своих мерах предосторожности, потому что всегда могут возникнуть вопросы у простаков. В течение двенадцати дней, что она была на моем попечении, она никогда не проявляла любопытства, кто я такой, но должен ли я из этого думать, что она не хотела этого узнать? Отнюдь нет. По-хорошему, я должен был бы сказать ей, кто я, с первого дня. Я рассказал ей о себе тем же вечером, поскольку никто другой не смог бы этого сделать лучше, попросив прощения, что не сделал этого раньше. Она поблагодарила меня, заверив, что в некоторые моменты очень была этим заинтригована, Но что никогда не была столь глупа, чтобы узнавать обо мне у хозяйки.

Наша беседа коснулась непостижимости столь долгого отсутствия Стеффани, и она мне сказала, что невозможно, чтобы ее отец не думал о том, куда же она подевалась.