История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 7

– Я не ответил, – говорю я ей, – на твое последнее письмо…

– Я все знаю. Ты был влюблен в монашенку, тебя заключили в Пьомби, и я узнала, находясь в Вене, о твоем потрясающем побеге. Некое ошибочное предчувствие говорило мне, что я тебя там увижу. Я узнала потом о твоих приключениях в Париже и в Голландии, но после твоего отъезда из Парижа я ни от кого не могла узнать новостей о тебе. Но вот, теперь я умру, довольная. Когда я расскажу тебе подробно все, что со мной случилось за эти десять лет, ты узнаешь замечательные вещи. Сейчас я счастлива. Вот г-н Палези, римлянин, который женился на мне два месяца назад; мы любим друг друга, и я надеюсь, что ты станешь ему таким же другом, как моим.

Я поднялся, чтобы его обнять, и он пошел мне навстречу, хотя и очень озадаченный, потому что не мог сообразить, какого рода лицо он должен состроить по отношению ко мне, последовательно отцу, брату, другу. Он не знал, следует ли ему терпеть меня как любовника своей дорогой половины. Она же, чтобы его разубедить, очень сердечно его обняла, сделав меня зрителем второй сцены, которую я должен был бы счесть весьма приятной, но которая меня огорчила, так как за эти полчаса Тереза разожгла во мне все то пламя, которое загорелось во мне еще в Анконе, когда дон Сансио Пико познакомил меня с ней.

Г-н Палези спросил, не хочу ли я позавтракать, выпив вместе с ними чашку шоколада, приготовленного им самим, и я ответил, что страстно люблю шоколад. Он пошел его делать.

Тереза снова упала в мои объятия, говоря:

– Будем бесконечно целоваться в этот первый день, мой дорогой друг, а потом остановимся на этом, потому что таково веление судьбы. Завтра мы увидимся лишь как два нежных друга; наши чувства слишком свежи в этот счастливый момент, чтобы мы посмели им воспрепятствовать.

Утолив частично наше пламя, найдя, что мы остались такими же, какими расстались в Римини, мы вздохнули и вернулись на свои места.

Немного собравшись, она сказала мне:

– Ты должен знать, что я еще влюблена в моего мужа и не собираюсь его обманывать. То, что я сейчас сделала, не зависело от меня, и мы оба должны это забыть. С этим покончено. Нам достаточно знать, что мы еще любим друг друга, и в этом нельзя сомневаться. Будем на будущее избегать, дорогой друг, всяких случаев оказаться наедине друг с другом. Это тебя печалит?

– Я вижу, что ты связана, а я свободен. Мы больше не будем разделены; ты снова разожгла все былое пламя, я – тоже, и счастлив, что мог в этом убедиться, и несчастен, что не могу надеяться владеть тобой; я нашел тебя не только замужней, но влюбленной. Увы! Я слишком опоздал; но даже если бы я не остановился в Генуе, я также был бы несчастен. Ты узнаешь все в свое время. А между тем, я следую только твоим распоряжениям. Твой муж, полагаю, не знает ничего из нашей истории; так что я должен умалчивать обо всем, не правда ли?

– Обо всем, потому что он не знает ничего о моих делах, и я очень рада, что он не проявляет любопытства. Он знает, как и все, что я начала свою карьеру в Неаполе, куда я прибыла, якобы, в возрасте десяти лет. Это ложь, которая никому не наносит вреда, и которую в той профессии, которой я занимаюсь, я должна предпочесть многим правдам, которые причинили бы мне вред. Я назначила себе возраст в двадцать четыре года. Как тебе это?

– Мне кажется, что ты говоришь правду, хотя я знаю, что тебе тридцать два.

– Тридцать один, хочешь сказать. Когда я тебя узнала, мне могло быть только четырнадцать.

– Полагаю, пятнадцать.

– Может быть; но скажи мне, прошу тебя, смотрюсь ли я больше, чем на двадцать четыре года?

– Я клянусь, что ты даже на них не смотришься. Но в Неаполе…

– В Неаполе хроникер может знать все, но никто этих людей не слушает. Но я жду тебя, дорогой мой, в момент, который станет одним из самых интересных в твоей жизни.

– Самых интересных в моей жизни? Как это?

– Потерпи, я тебе ничего не скажу. Я хочу насладиться твоим удивлением. Поговорим о серьезных вещах. Как у тебя дела? Если ты нуждаешься в деньгах, я в состоянии отдать тебе твои деньги с любыми процентами, какие назовешь. Мой муж ничем не распоряжается, все, чем я владею, мое. У меня пятьдесят тысяч дукатов реньо в Неаполе и столько же в бриллиантах. Скажи мне, какая тебе нужна сумма. Быстрее, потому что сейчас придет шоколад.

Такова была Тереза. Охваченный нежностью, я бросился ей на шею, прежде, чем ответить, но тут прибыл шоколад. Ее муж вошел в сопровождении горничной – красотки, которая несла на серебряном подносе три чашки шоколада. Палези развлекал нас, пока мы его пили, описывая остроумно свое удивление, когда он увидел, что тот, кто заставил его подняться с постели в семь часов, был тот самый, кто в прошедший вечер спрашивал его в театре, как зовут его жену. Смешки Терезы, сопровождаемые моими, не повредили этому римлянину, который показался мне ревнивым лишь по форме.