История жизни, история души. Том 3

- Скука здесь всё-таки, - оглянувшись на станок и передёрнув под коромыслом плечами, как в ознобе, говорит Фая.

- Шкушно... — тихим шелестом вторит ей баба Лёля.

— Пойти, что ли, самовар поставить? А то девок скоро на работу погонят, - говорит, растягивая в зевке слова, Афиногеновна.

Все разбредаются, а окрестная красота продолжает сиять без свидетелей.

11

Моторист Минька — первый парень на деревне, а летом - и единственный, потому что все мужчины, за исключением глубоких стариков и «американца», на рыбалке и на покосе.

Минька — красавец и щёголь, запросто, не в праздник, носит зелёный свитер с оленями и пилотские штаны с карманами на коленях, курит дорогие папиросы и ругается так витиевато, что даже знатоки теряются.

Трудодней у него не так-то много, но, как говорят, он «умеет жить» — очевидно, по принципу «не пойман — не вор». Поймать же его невозможно, потому что он «умеет жить». Так оно и идет. Минька любит выпить, но пьян не бывает, т. е. под заборами не валяется и песен не горланит.

А вообще-то моторист он хороший, даже талантливый, и преодолевает Енисей при любой погоде со своим стареньким подвесным Л-3.

Сегодня утром он уехал в райцентр с прицепом - большой лодкой, тяжело гружённой картофелем, бидонами со сливками и молоком, трехведерными бочками с творогом - и множеством устных поручений. С ним вместе уехали: Сонька-Гречка - зуб дергать, старуха Серкова - внучку проведать и учительница Варвара Максимовна — за тетрадями.

И вот до сей поры о лодке ни слуху, ни духу. Мы все сидим у Афи-ногеновны и ждём - Минька должен привезти массу покупок и новостей, и поэтому, несмотря на усталость, никто не ложится спать. Сидим долго, клюём носом, потом наступает какая-то минута, когда усталость вдруг пропадает, мы начинаем рассказывать анекдоты — особенно отличается Афиногеновна, и из-за хохота слышим слабый стук мотора, только когда лодка приближается к берегу.

Набросив на плечи что попало — ночи уже холодные, - мы выбегаем на угор, сперва нас трое, потом Афиногеновна с Тонькой (Танька спит), Шурка-рыжая - это все наши. В соседних домах вспыхивают квадраты открываемых дверей, мелькают женские тени, и всё поглощается темнотой. Только голоса слышны очень отчетливо — с лодки и наши, береговые.

И вдруг раздается внезапный разноголосый вопль, вой ужаса, перекрываемый высоким учительницыным: «Спасите, помогите, тонем!» Другие голоса подхватывают: спасайте, тону, спасайте, скорей, тонем!

Мы все тоже начинаем визжать и вопить, несёмся, сшибая друг друга, под угор, грузная Афиногеновна впереди и уже отвязывает лодку.

Кто-то поджигает костёр из смолистых веток, приготовленных мальчишками для рыбной ловли, и тут мы различаем — просто-напросто Минька ухитрился посадить лодку на мель шагах в двадцати от берега, лодка пошла ко дну, но люди, люди-то целы! Стоят в воде, кто по пояс, кто по грудь, а маленькая Варвара Максимовна по самую шею, стоят и кричат «тонем, тонем» — на все голоса.

Какая радость, какое счастье — и чёрт с ними, с затонувшими бидонами и тетрадями!

Пострадавших вывозят на берег, прямо к костру. Минька-мото-рист не открывает рта на все звучные упрёки перевозящей его рыжей Шурки и бережно держит в руках что-то уцелевшее, непонятное. Вот он выходит на берег, вот он подходит к костру - вид его неописуем. Мокрая одежда блестит, как латы, а в руках у него оказывается горшок с развесистой цветущей лилией — поручение Афи-ногеновны.

Молча вручает он лилию Афиногеновне, та, опешив, молча принимает её, а баба Лёля всплескивает тощенькими своими ручками и говорит умилённо: «Милый ты мой! Ну чисто архангел Гавриил!»

12

Шурку зовут рыжей потому, что иначе её не назовёшь. Когда утром она укладывает волосы, кажется - лиса хвостом машет.

Сама она высокая, широкоплечая и размашистая, как мальчишка, головка маленькая, лицо острое, с небольшим жёстким ртом и угрюмоватыми карими глазами.

Так поглядишь - и никогда не дашь ей её двадцати семи лет, а как заглянешь в глаза, твёрдый блеск которых ничуть не смягчается наивным сиянием золотых ресниц, то догадываешься, что видано ими ох как много.

Держит себя Шура спокойно и сдержанно, не поймёшь, терпелива она или равнодушна. Ругает её Афиногеновна — молчит, спорят и ссорятся бабы на поле - не ввязывается, её затронут - не отвечает или, скупо улыбнувшись, отшутится.

Живут они с Афиногеновной и с Шуркиными дочками Тоней и Таней в той самой огромной комнате, которая когда-то досталась Афиногеновне «от советской власти». Ещё тут живёт Панька, «Шур-кин мужик», но он вечно то на рыбалке, то на охоте, и его никогда не видно.