История знаменитых преступлений

Роберта Кабанского, великого сенешаля Неаполитанского королевства, графов Терлицци и Морконе, Раймона Паче, приходившегося братом лакею, которого казнили два дня назад, и многих других осужденных тоже везли на повозках. Палачи стегали их кнутами, полосовали бритвами кожу и швыряли на раскаленные уголья жаровен. За все то время, пока везли его, великий сенешаль не проронил ни стона, ни разу не дернулся от боли, как ни страшны были его страдания, хотя приставленный к нему палач терзал его с такой неистовой злобой, что по прибытии на место казни несчастный был уже мертв.

Посреди площади Сант-Элиджо развели огромный костер. Туда-то и везли приговоренных, в этом пламени и предстояло сгинуть останкам их истерзанных тел. Граф Терлицци и вдова великого сенешаля были еще живы, и две кровавые слезы скатились по щекам несчастной матери, когда увидела она, как швыряют в огонь бездыханное тело сына и трепещущие останки двух ее дочерей, которые слабо вскрикивали, а значит, мучения их еще не кончились. И тут чудовищный шум заглушил вопли умирающих: неистовствующая чернь сломала, смела все заграждения. Люди бежали к костру, кто с саблей, кто – с топором или ножом, чтобы вырвать из пламени тело преступника, мертвое или живое, и растащить его по кускам, по костям, которые пойдут на свистки и рукояти кинжалов – на память об этом ужасном дне.

Как ни ужасно было это зрелище, мстительности Карла Дураццо оно не утолило. Призвав себе в помощники верховного судью, он, что ни день, устраивал новые казни, пока смерть принца Андрея не превратилась в элементарный предлог для оправданного законом истребления всех, кто когда-либо вставал у него на пути. Однако Людовик Тарентский, уже завладевший душою Иоанны и стремившийся как можно скорее узаконить их брак, с некоторых пор рассматривал как личное оскорбление все решения сеньориального суда, которые вершились вопреки его воле и с очевидным нарушением прав королевы, поэтому вооружил всех своих сторонников, а также всех авантюристов, которых сумел купить. В итоге в его распоряжении появилась сила, достаточная для того, чтобы отстаивать его интересы и противостоять захватническим маневрам кузена. Неаполь разделился на два вражеских лагеря. Дрались стороны по малейшему поводу, и заканчивались эти ежедневные потасовки всегда либо грабежами, либо убийством.

При всем при том, дабы удовлетворить требования наемников и поддерживать междоусобную войну против герцога Дураццо и своего собственного брата Роберта, Людовику Тарентскому нужны были деньги. Настал день, когда сундуки королевы опустели. Иоанной снова стало овладевать прежнее мрачное отчаяние, и ее любовник, человек мужественный и щедрый, как мог, постарался ее утешить, хоть и сам понятия не имел, что ему теперь делать. Неожиданно на помощь ему пришла мать, Катерина Тарентская. Вершиной ее устремлений было увидеть на неаполитанском престоле своего сына, не важно, которого из трех, а потому она торжественно пообещала, что в короткий срок бросит к ногам своей племянницы богатства, какие Иоанне, взращенной в роскоши королевского дворца, и не снились.

Прихватив с собой половину армии своего сына Людовика, императрица Константинопольская прибыла к городку Сант-Агата и приказала осадить крепость, в которой укрывались от судебного преследования Карл и Бертран дʼАртуа. Пожилой граф изумился при виде дамы, которая была вдохновительницей заговора против Андрея, и, озадаченный ее враждебным демаршем, отправил к ней гонцов с просьбой пояснить, ради какой цели устроено это бряцание оружием. Если верить историкам, Катерина Тарентская ответила ему буквально следующее:

«Дорогие мои, передайте от нас Карлу, нашему преданному другу, что мы желаем тайным образом побеседовать с ним о деле, интересующем нас обоих, и пусть не страшится, мы пришли не с войной, ибо сделано это умышленно, и на то есть свои причины, которые мы объясним при личной встрече. Нам известно, что он прикован к постели подагрой, потому-то мы нисколько не удивились, что он не вышел к нам навстречу. Поприветствуйте его от нас и уверьте в благости наших намерений, и скажите, что мы просим позволения войти в его земли, если ему это будет угодно, с мессиром Никколо Аччайоли, нашим ближайшим советником, и десятком солдат, не более, дабы обсудить с ним важное дело, которое невозможно доверить посланцу».