Они молились до восьми часов ночи[27]
, а потом пожелали исповедаться и послушать мессу, во время которой причастились. Эти благочестивые приготовления побудили обеих к еще большему смирению, и Беатриче поставила на вид мачехе, что негоже им подниматься на эшафот в нарядных платьях. Она велела сшить два одеяния по примеру монашеских, то есть закрытых до шеи, с глубокими складками и длинными, широкими рукавами, – одно для сеньоры Лукреции, второе для себя. На платье мачехи пошла черная хлопчатобумажная материя, на платье Беатриче – тафта. Кроме прочего, девушка попросила смастерить себе маленький тюрбан – покрыть голову. Все эти одежды были им принесены, а подпоясаться несчастным предстояло простым обрывком бечевы. Вещи по просьбе женщин оставили на стуле, а сами они продолжали молиться.Наконец женщин известили, что смертный час их близок. Беатриче поднялась с колен, и спокойное лицо ее осветилось радостью: «Достопочтимая моя матушка, вот начало нашего страстно́го пути! Нам остается только приготовиться и оказать друг другу эту последнюю услугу – помочь одеться, как мы это делаем обычно». Они облачились в те платья, что им принесли, подпоясались веревкой. Беатриче надела тюрбан, и они стали ждать, когда за ними придут.
В это время Джакомо и Бернардо также был зачитан приговор, и они также ожидали смерти. Ближе к десяти часам монахи флорентийского братства милосердия со святым распятием прибыли в Тординону и остановились у входа, дожидаясь, когда выведут несчастных братьев. В этом месте и в это время едва не случилось большое несчастье: желающих посмотреть, как будут выводить осужденных, в замке-тюрьме оказалось множество; кто-то, высунувшись в окно, случайно столкнул цветочный вазон с землей, едва не пришибив им монаха, который с горящим факелом в руке выступал перед распятием. Вазон пролетел очень близко от пламени, попутно загасив его.
В этот миг двери распахнулись. Первым на пороге появился Джакомо и тут же упал на колени, преклоняясь перед святым распятием. Он был одет в просторный траурный плащ с капюшоном, под которым не оказалось рубахи: всю дорогу до места казни палачу приказано было терзать своего подопечного раскаленными щипцами. Жаровня находилась тут же, на повозке. На нее Джакомо и поднялся. Палач усадил его, как ему самому было сподручнее, и взялся за щипцы. Пришел черед выходить Бернардино. Но стоило юноше переступить порог, как фискал[28]
Рима громко объявил: «Сеньор Бернардо Ченчи, именем всеблагого Искупителя нашего его святейшество Папа Римский Климент VIII дарует вам жизнь, с тем лишь условием, чтобы вы прошли весь путь, уготованный вашим кровным родичам, от эшафота до смерти, не переставая молиться за тех, чей удел вам суждено было разделить!» Это неожиданное известие обрадовало большинство собравшихся, и монахи ордена кающихся грешников тут же сняли маленькую дощечку, висевшую у Бернардо перед глазами: было решено, что, по причине крайней юности, эшафота ему видеть не следует.Палач, устроив Джакомо на повозке, спустился за Бернардо. Ему, как было заведено, предъявили документ о помиловании, после чего палач снял с мальчика ручные кандалы, посадил его на повозку к брату и закутал в великолепный плащ, расшитый золотым галуном: несчастный Бернардино шел на казнь с обнаженными плечами и шеей. Те, кто не ожидал увидеть в руках у палача такой богатый плащ, удивлялись недолго; им объяснили, что это тот самый плащ, который Беатриче преподнесла Марцио, дабы склонить его к убийству Франческо Ченчи, и что после казни Марцио он достался палачу. Вид огромного скопления людей привел юного Бернардо в такое смятение, что он упал в обморок.
Монахи возвысили свои голоса в песнопении, и процессия тронулась, направляясь к тюрьме Корта-Савелла. У входа она остановилась в ожидании женщин. Беатриче с мачехой вышли, тут же, на пороге, преклонили колени и поклонились святому распятию, после чего процессия проследовала дальше.
Женщины шли самыми последними, друг за дружкой, в самом хвосте вереницы братьев ордена кающихся грешников. Головные покрывала у обеих доходили до пояса, с той лишь разницей, что у сеньоры Лукреции, как и полагается вдове, оно было черное. Того же цвета были на ней и туфли – на высоких каблуках и, по тогдашней моде, обильно украшенные лентами. Беатриче, будучи незамужней девушкой, была одета по-другому: тюрбан из того же шелка, что и безрукавка, с ниспадавшей с него бархатной, затканной серебром драпировкой, фиолетовая сутана и белые туфли на каблучках, украшенные золотыми бантами и вишневого оттенка бахромой. Руки у обеих были связаны, но не туго: так, чтобы в одной можно было нести распятие, а в другой – платочек.
Еще в субботу ночью на площади возле моста Святого Ангела возвели высокий эшафот, а на нем установили деревянную колоду и плаху. Над ней, между двумя опорами, располагалось широкое лезвие, движущееся в пазах между столбами. Стоило отпустить специальную пружину, и лезвие это всем своим весом падало на плаху.