Тем временем из печати выходят новые антиреспубликанские брошюры Коцебу и оказывают фатальное влияние на помыслы властьпредержащих. Почти все индивидуумы, которые подверглись атакам в этих памфлетах, были хорошо известны и уважаемы в Йене. Несложно представить, какой эффект эти оскорбления возымели на юношеские умы и благородные сердца тех, чья вера была слепа, а энтузиазм граничил с фанатизмом.
Читаем в дневнике Занда запись от 5 мая:
«Всевышний, почему эта меланхоличная тревога снова овладевает мною? Но твердая и непоколебимая воля превосходит всё, и мысли о родине даже самым грустным и самым слабым придают радости и мужества. Когда я об этом думаю, то всегда удивляюсь, что не нашлось среди нас никого, кому хватило бы смелости вонзить кинжал в грудь Коцебу или кого-то другого».
Эта мысль не покидает его и 18 мая находит свое развитие в следующей записи:
«Один человек – ничто в сравнении с целым народом, как единица – с миллиардами, как минута – со столетием. Человеку ничто не предшествует и ничего не следует после него; он рождается, живет и умирает, и все это занимает какое-то время, меньше или больше, но с точки зрения вечности – это мгновение, сравнимое со вспышкой молнии. Народ же, наоборот, бессмертен».
И все же время от времени эти размышления о неизбежности политических перемен, толкающие его к кровавому преступлению, отступают на задний план, и мы снова видим доброго и веселого юношу.
Двадцать четвертого июня он пишет матери:
«Я получил ваше длинное, прекрасное письмо вместе с вещами, которые вы для меня выбрали и прислали. Лучшего я и желать не мог! При виде этого чудесного постельного белья я обрадовался, как раньше, когда был еще ребенком. Вы снова облагодетельствовали меня! Молитвы мои всегда исполняются, и мне остается лишь бесконечно благодарить вас и Господа. Я получил сразу и рубашки, и две пары чудесных простыней – все сделано вашими руками и руками Юлии и Каролине, а еще – разные лакомства и сласти. Это так замечательно, что я до сих пор прыгаю от радости и трижды повернулся на каблуке, когда открыл сверток. Примите мою сердечную благодарность и разделите, моя щедрая дарительница, радость с тем, кого вы одарили!
При всем том сегодня важный день – последний день весны, последовавшей за той весной, когда я лишился моего великодушного и славного Дитмара. Я испытываю самые разные и смутные чувства, хотя в душе моей остались всего два страстных устремления, которые, подобно бронзовым столпам, поддерживают весь этот хаос, – это мысли о Боге и любовь к отчизне».
Все это время жизнь Занда стороннему наблюдателю представляется спокойной и однообразной; гроза в душе его успокоилась; он радуется усердию, с каким учится, и своему хорошему настроению. И все же время от времени жалуется самому себе на чрезмерное пристрастие к лакомствам, которое ему не всегда удается побороть. И тогда, испытывая к себе презрение, он ругает себя ненасытной утробой, которая прожить не может без фиг или пирожных.
И пока жизнь идет своим чередом, религиозная и политическая экзальтация его остается прежней. Карл с товарищами предпринимает пропагандистскую поездку в Лейпциг, Виттенберг и Берлин и посещает все места сражений, до которых можно добраться, не слишком отклоняясь от маршрута. Восемнадцатого октября он возвращается в Йену и с еще большим усердием, чем когда-либо, садится за учебники. В университетских трудах заканчивается для него 1818 год, и едва ли кто-то мог заподозрить, какое ужасное решение уже им принято, если бы не эта последняя запись в дневнике, датированная 31 декабря:
«Последний день 1818-го я завершил в серьезном и торжественном настроении, решив для себя, что только что завершившиеся рождественские праздники – это последнее Рождество, которое я отпраздную. Если и должны к чему-то привести наши усилия, если гуманность в нашей отчизне восторжествует, если посреди этой эпохи безверия хоть какие-то благие чувства смогут возродиться и расчистить себе место – то только при условии, что этот негодяй, предатель, растлитель юношества, этот подлец Коцебу падет! Я в это твердо верю, и, пока не совершу то, что задумал, покоя мне не будет. Господи, Ты знаешь, я посвятил жизнь этому великому делу, и теперь, когда решение принято, мне остается лишь молиться, чтобы Ты ниспослал мне истинную твердость духа и мужество».