В «Анне Карениной» Толстого (1875–1877) главная героиня романа замечает:
– У каждого есть в душе свои skeletons, как говорят англичане.
Эта реплика показывает, что «skeleton in the closet» к тому времени не успел еще обрусеть.
Через год после завершения публикации «Анны Карениной» русский читатель познакомился с новой повестью немецкого писателя Фридриха Шпильгагена «Скелет в доме». Здесь, между прочим, говорилось:
«– …У нас есть скелет в доме, а скелет в доме – знаешь ли? – есть самая аристократическая вещь в мире, потому что скелет может водиться лишь в очень знатных домах, и в каждом доме есть свой скелет».
Вероятно, тогда-то и вошло в русский язык выражение «скелет в доме» (пока еще не в шкафу).
В 1884 году был издан цикл очерков Глеба Успенского «Волей-неволей. (Отрывки из записок Тяпушкина)». В начале III части «Записок» их автор пишет: «…Решаюсь рассказать самый возмутительный, самый бесстыдный и подлый факт, тяготеющий на моей совести. Факт этот принадлежит к числу тех “скелетов в доме”, которые, увы! кажется, найдутся на совести всякого смертного».
В шеститомнике Успенского (1956) сообщается, что имелась в виду повесть М. Печориной «Скелет», опубликованная в том же 1884 году. Герой повести, врач, выполняя волю жены, поставил в своем кабинете ее скелет, чтобы муж всегда вспоминал о покойнице. Но объяснение это неубедительно. В очерке Успенского «скелет в доме» – синоним постыдной тайны, и выражение это взято либо из повести Шпильгагена, либо из какого-то перевода с английского.
Вплоть до первых десятилетий XX века «скелет в доме» в русской литературе и публицистике преобладал. «Этот “скелет в доме”, как говорят англичане», – писала Анастасия Вербицкая в «Ключах счастья» (1909), культовом романе тогдашних гимназисток.
И лишь к середине XX века «скелет в доме» был вытеснен привычным нам «скелетом в шкафу».
Слухи о моей смерти сильно преувеличены
Марк Твен всегда мечтал разбогатеть, финансируя новейшие изобретения. Но инвестором он оказался плохим и в 1894 году обанкротился. Кредиторы соглашались получить 50 % долгов, но Твен заявил, что выплатит всё, как сделал когда-то его разорившийся отец. Ради заработка 60-летний писатель вновь, как и в молодости, вернулся к профессии шоумена и отправился в длительное кругосветное турне. Жанр, в котором он выступал, тогда назывался «юмористическими лекциями»; теперь его бы назвали стендап.
Переезжая из страны в страну, весной 1897 года Твен оказался в Лондоне. К этому времени он был если не самым известным, то уж точно самым популярным человеком на нашей планете.
Как раз тогда появились слухи о том, что Твен тяжело болен или даже умер. 28 мая Фрэнк Уайт, английский корреспондент газеты «Нью-Йорк джорнал», получил телеграмму от издателя с поручением выяснить, справедливы ли эти слухи. Уайт переслал телеграмму Твену и 31 мая получил от него ответ.
Тем временем другая крупная газета, «Нью-Йорк геральд», в номере от 1 июня сообщила как факт, что Твен «тяжело болен и, возможно, умирает. Хуже того: говорят, что его блестящий ум совершенно расстроен и что он отчаянно нуждается в деньгах».
На другой день в «Нью-Йорк джорнал» появилась статья Уайта «Марк Твен удивлен», помеченная 1 июня. В ней говорилось:
Марк Твен не мог решить, удивляться ему или досадовать, когда сотрудник газеты сегодня сообщил ему о ходящих в Нью-Йорке слухах, что будто бы он умирает в Лондоне в нищете. Он живет в комфорте и даже в роскоши в прекрасно обставленном доме, расположенном в красивом парке в Челси, с женой и детьми, и как раз на этой неделе закончил выступать с рассказами о своем недавнем путешествии в Австралию, Новую Зеландию и Южную Африку (…).
Великий юморист, возможно, не пышет здоровьем, однако он полон сил. Он сказал: «Не знаю толком, откуда взялись сообщения о моей болезни; я даже слышал из авторитетных источников, что я уже мертв. Джеймс Росс Клеменс, мой двоюродный брат, был серьезно болен в Лондоне две или три недели тому назад, но сейчас он поправился.
Сообщение о моей болезни появилось из-за его болезни. Сообщение о моей смерти было преувеличением».