Странно, думаю я, сколько убитых видели мы во время войны – всем известно, что два миллиона пали без смысла и пользы, – так почему же сейчас мы так взволнованы одной смертью, а о тех двух миллионах почти забыли? Но, видно, всегда так бывает: смерть одного человека – это смерть, а смерть двух миллионов – только статистика.
Ремарк был лично знаком с Тухольским, а в 1928 году именно в «Vossische Zeitung» печатался его роман «На Западном фронте без перемен». Тем не менее фраза в «Черном обелиске» гораздо ближе к ее англоязычной версии, чем к оригинальной версии Тухольского.
Еще один вариант появился в романе Джона Ле Карре «Шпион, вернувшийся с холода» (1965), гл. 13:
– Немодно цитировать Сталина, но он однажды сказал: «Полмиллиона ликвидированных – это статистика, а один человек, погибший в дорожной аварии, – это национальная трагедия».
Позднее подобного рода высказывания нередко приводились как слова, сказанные Сталиным во время войны по поводу огромных потерь Советской Армии.
Нечто отчасти похожее говорил Наполеон, с той только разницей, что его потери почти всегда были меньше потерь его противников. На переговорах в Дрездене 26 июня 1813 года французский император сказал канцлеру Австрийской империи Клеменсу Меттерниху:
– Я вырос на бранном поле, и такого человека, как я, мало заботит жизнь миллиона человек.
В таком виде эти слова приведены в «Автобиографии» Меттерниха, опубликованной в 1880 году. «Я не решаюсь повторить более сильное выражение, которое употребил Наполеон», – замечает австрийский канцлер.
Сначала они пришли за коммунистами…
Знаменитые слова пастора Мартина Нимёллера (1892–1984) существуют во множестве вариантов. Наиболее известны из них три.
«Официальная» версия на немецкоязычном сайте Фонда Мартина Нимёллера:
Когда нацисты пришли за коммунистами,
я промолчал,
ведь я не был коммунистом.
Когда они пришли за социал-демократами,
я промолчал,
ведь я не был социал-демократом.
Когда они пришли за членами профсоюзов,
я промолчал,
ведь я не был членом профсоюзов.
Когда они пришли за мной,
не было уже никого,
кто мог бы протестовать.
Надпись в Мемориальном музее Холокоста в Вашингтоне (1993):
Сначала они пришли за социалистами, но я промолчал —
Ведь я не был социалистом.
Потом они пришли за членами профсоюзов, но я промолчал —
Ведь я не был членом профсоюза.
Потом они пришли за евреями, но я промолчал —
Ведь я не был евреем.
Потом они пришли за мной – и не было уже никого, кто мог бы вступиться за меня.
Надпись в Мемориале Холокоста в Бостоне (1995), наиболее близкая к форме, известной у нас:
Сначала они пришли за коммунистами,
но я промолчал, ведь я не был коммунистом.
Потом они пришли за евреями,
но я промолчал, ведь я не был евреем.
Потом они пришли за членами профсоюзов,
но я промолчал, ведь я не был членом профсоюза.
Потом они пришли за католиками,
но я промолчал, ведь я был протестантом.
Потом они пришли за мной,
и не было уже никого, кто мог бы вступиться за меня.
Как видим, во всех трех вариантах высказывание имеет форму стихотворения в прозе; на Западе его нередко и называют стихотворением. В англоязычном мире наиболее известна вторая версия. Однако все три версии либо неполны, либо избыточны, а стихотворная форма Нимёллеру не принадлежит.