Историки железного века

В.С. с почтением относился к той источниковедческой школе, которая сохранялась у лучших представителей старшего поколения. «Первая встреча с Вами у Вас на Моховой, – писал он Захеру, – заронила во мне семя, выросшее в занятие историей Французской революции, и, увлекаясь ее “философией”, я всегда учился на Ваших работах – и учусь – тщательности, “скрупулезности”»[905]. Проштудировав сборник отчетов комиссаров Временного исполнительного совета и Коммуны Парижа об установлении чрезвычайного порядка управления в провинции после свержения монархии и истолковав их деятельность как «предысторию» диктатуры 1793 г., В.С. писал Захеру: «Эти материалы много мне дали, и я знаю, что Вы были бы довольны, что я от общих идей перешел к фактам»[906].

В.С. отличался прочувствованным, чисто гуманитарным – и здесь разительный контраст с системосозидательством Б.Ф. Поршнева – отношением к истории. Он видел в ней деятельность людей, наделенных стремлениями и страстями, переживающих события, пребывающих в том либо ином настроении, короче говоря – «в полноте жизненных проявлений»[907], которую и надлежит раскрыть исследователю. В понимании Вадимом Сергеевичем любых исторических процессов человеческий фактор выходил на первый план – и когда его заботила позиция тех или иных политических лидеров, и тогда, когда он обращался к характеристике революционных масс.

Достоинством моей диссертационной работы «Установление якобинской диктатуры», на защите которой он выступал в качестве официального оппонента, В.С. считал, что «автор не только отвлеченно стоит на определенной позиции», но и «проявляет глубокую заинтересованность в познании масс», «ставит во главу угла роль их требований в генезисе» якобинской диктатуры, и – это замечательно характеризует самого оппонента – «чувствуется, что ему близка эта масса»[908].

Замечательной, даже трогательной чертой В.С. было привнесение личностного, «человеческого» фактора в историографические оценки. Он находил, что интерес к определенным проблемам и деятелям революции является продолжением личности ученого, и потому, например, Захер выбрал изучение жизни и деятельности выразителей настроений городской бедноты, а Манфред стал биографом Робеспьера (потом и Наполеона).

Обстоятельством, осложнившим положение в профессиональном сообществе и, увы, профессиональную судьбу В.С., была «периферийность». Восторжествовавшая в советское время сверхцентрализация изрядно затронула научную сферу. В привилегированном положении находилась не только Академия – «штаб науки», но и университеты, пединституты Москвы, а также, хотя и в значительно меньшей степени, Ленинграда. Привилегии определяли статус и материальное положение ученых, включали разнообразные «квоты»: приема в аспирантуру, издания литературы, зарубежных командировок[909]. В столице были сосредоточены важнейшие издательства и журналы исторического профиля. Чувствительным был контроль столицы за научной карьерой кадров из провинции.

Такой внутренний контроль научного сообщества во многом был оправдан. В 1950–1960-х годах в секторе новой истории Института сосредоточился цвет советских исследователей Запада. В.С. очень ценил общение с московскими коллегами, поездки в столицу и Ленинград[910]. К сожалению, и мне это также хорошо известно, общение было непростым: порой возникали нечувствительность, с одной стороны, обида и разочарование – с другой. Сообщая о визите в Одессу Марка Булуазо, В.С. с горечью писал, что французский профессор «проникся большим сочувствием» к его «положению… на “периферии”, чем Ваши московские маститые коллеги»³. Лишь немногие дарили то, чем В.С. так дорожил – «радость взаимопонимания»⁴ – Захер, Осип Львович Вайнштейн, который был профессором у В.С. еще в Одессе в 1933 г. и с которым он подружился в 1935 г. в Ленинграде[911], В.С. Люблинский[912]. Теплые воспоминания остались у В.С. о С.Б. Кане.

Очень прочувственную и благодарную статью В.С. написал к 100-летию В.П. Волгина, с которым он познакомился еще аспирантом. Вячеслав Петрович сыграл известную роль в переориентации Алексеева-Попова на историю идей эпохи Французской революции, отсоветовал заниматься аграрным уравнительством, знаменитым loi agraire и помог, используя свой высокий статус вице-президента Академии наук, получить микрофильмы документов Национальной библиотеки Франции о Cercle social, которым и занялся В.С. Поощрив интерес Вадима Сергеевича к идеям Руссо, Волгин поспобствовал включению сочинений философа в престижную академическую серию «Литературных памятников»[913].