Историки железного века

Такое предположение обретает силу, если учесть, что Яков Владимирович вскоре примкнул к Союзу марксистов-ленинцев[226], в программных документах которого, составленных М.Н. Рютиным, содержался ряд идентичных положений и главное среди них – стремление укрепить пролетарскую диктатуру, очистив ее от бюрократических извращений[227].

Под этим углом зрения бросается в глаза и слабость общетеоретической базы предполагаемой корректировки политического режима. В статье 1928 г. идея очищения диктатуры больше напоминает заклинание именем Класса, утверждение «классовости» во имя ее спасения! «Всякая классовая диктатура революционного характера предполагает раньше всего полное отсутствие фетишизма правовой формы, подчинение классовой политики непосредственно и исключительно классовой целесообразности … использование основного орудия классового насилия, именно концентрацию всей мощи класса-диктатора в государственном аппарате; притом класса, руководимого партией, которая представляет его отнюдь не формально-демократическим образом; и притом партией, построенной по принципу железного централизма и дисциплины (курсив мой. – А.Г.)»[228].

Никакой гарантии для проведения политики «классовой целесообразности» устранение «формальной демократии» между тем не давало. Наверное, автор чувствовал это, потому и множил в разных сочетаниях «классовое» определение власти, между тем сведение этой классовости к руководству «железно централизованной и дисциплинированной» партии в тех условиях могло означать лишь одно – ликвидацию остатков внутрипартийной демократии.

В своей монографии Старосельский апеллировал к авторитету Ленина, ограничившись минимумом цитирования в отношении правившего вождя. Но отнюдь не обнадеживают его рассуждения о «личной диктатуре» и терроре. В ситуации внедрявшегося культа личности он толковал о «техническом» значении того обстоятельства, управляется ли государство коллегиально или единолично[229].

Как написал Старосельский по поводу носившейся в воздухе при кризисе власти в 1794 г. идеи придания Робеспьеру статуса «главы», или «вождя (un chef)»: «Все это, вообще, маловажно, было-б только само правительство исполнено добродетелями и чуждо личных интересов»[230].

Вот тебе и эсхатология «классовости», если гарантией спасения в последней инстанции оказываются личные качества высших руководителей!

А в преддверии начинавшихся массовых репрессий заставляют задуматься соображения Старосельского, что террор должен подчиняться определенной системе, быть классово «целесообразным» и тогда репрессированных будет меньше, а главное, их не будет среди «своих»[231]. Характерным среди «историков-марксистов» было мнение, что самоистребление якобинцев обусловилось их «мелкобуржуазностью»[232]. Тем самым угроза аналогичного исхода исключалась для пролетарской революции.

Развивая эту мысль, Старосельский доказывал, что в отличие от прогрессивного характера пролетарской диктатуры «мелкобуржуазная диктатура реакционна и экономически безнадежна, поскольку пытается повернуть вспять историческое развитие»[233], а потому террор становится перманентным, порождая «типичную террористическую идеологию», «свирепость которой только усиливается от того, что она классовую борьбу принимает как борьбу с определенными лицами, которые мешают мирному течению общественной жизни по причине злой воли»[234].

Вот какой поворот успела преодолеть мысль поборника революционного террора, буквально за несколько лет, начиная от полемики с Оларом! От превознесения «сознательного» террора, террора, превращающегося в целенаправленную политику, – в обличение «типичной террористической идеологии», «свирепой» по своей природе и отличающейся только степенями этой самой «свирепости».

Что же при таких уточнениях остается от постулированного типологического сближения двух диктатур, кроме революционности и террористичности, которые зачастую выступают у Старосельского синонимами? Этакратизм, вера в государственную власть, убеждение в ее всемогуществе!

При всей неразработанности (следует, конечно, учитывать и ущербность сохранившейся документальной базы) в программных документах Союза марксистов-ленинцев, кроме абсолютизации (и даже «аксиоматизации») значения диктатуры, содержались качественно иные, а то и прямо противоположные положения. Прежде всего идея восстановления внутрипартийной демократии и укрепления связи с массами путем возрождения значения местных советов, самостоятельности профсоюзов, инициативности комсомола.