Историки железного века

Террористических призывов не только не было, но, напротив, решительно осуждалась расправа с внутрипартийной оппозицией, а главное, на мой взгляд, была осознана пагубность насилия над крестьянством и осуждена террористическая практика проведения коллективизации с ликвидацией кулачества. Наконец, платформа Союза марксистов-ленинцев и, в первую очередь, взгляды самого Рютина носили пламенно антисталинский характер. Сердцевиной их была идея смещения Сталина и восстановления коллективности партийного руководства.

Что же произошло за несколько лет, предшествовавших сближению Старосельского с Союзом марксистов-ленинцев? Я вижу два обстоятельства: внешним мог стать тяжелый продовольственный кризис как следствие коллективизации. Внутренним – морально-идеологическая проработка («избиение») и административная «чистка» затронули именно «своих», так называемых партийных «середняков», не принадлежавших, подобно Старосельскому и другим «историкам-марксистам» – а также самому Рютину и его ближайшим сподвижникам – ни к одному из «уклонов».

Можно предположить, что взгляды Старосельского эволюционировали в русле выразившихся в создании Союза марксистов-ленинцев настроений старого («ленинского») революционного ядра правящей партии, которое пыталось преградить дорогу диктатуре Сталина в начале 30-х годов и было почти полностью репрессировано спустя несколько лет после XVII съезда (1934), когда была сделана попытка смещения генсека легальным путем.

Вместе с тем, полагаю, что предположение о близости взглядов Старосельского платформе Союза марксистов-ленинцев носит в известной мере гипотетический характер и основано на том, что Старосельский был поименован следственными органами в числе 25 активных членов организации и способствовал распространению ее взглядов и документов[235].

Гораздо существеннее то, что Старосельский ответил на общественные и внутрипартийные настроения, выразившиеся в создании и программе Союза марксистов-ленинцев, подготовкой новой монографии, которую посвятил теме «народоправства».

Старосельский искренне верил в демократические свойства революционной диктатуры и наиболее объемистую часть своих исследований посвятил развитию в ходе революции XVIII века политической самоорганизации масс на низовом уровне, формированию органов «народной диктатуры» в виде обновленного местного самоуправления (секций и коммун), проследил и положительно оценил попытки прямого народоправства. Органы парижских кварталов Старосельский называл «институтами прямого народоправства», а их создание – «наиболее революционной и демократической акцией» в ходе революции[236].

Старосельский начинал работать над исследованием системы «народной диктатуры» и ее предпосылок, вероятно, параллельно с написанием монографии «Проблема якобинской диктатуры». Долинина предположила, что опубликованная книга явилась последней частью всего исследования. У меня другая версия. По замечанию в «Сентиментальном романе» выходит, что уже в 1925 г. Я.В. гордился написанием книги. Другой книги, кроме опубликованной в 1930 г. монографии «Проблема якобинской диктатуры», у Старосельского не было. Стоит предположить, что именно она была написана в середине 20-х. А следовательно, подчеркну, при всех дополнениях и очевидных коррективах воспроизводила замысел, возникший у Я.В. еще на высшей точке веры в советскую диктатуру.

По свидетельству тоже Долининой, Старосельский продолжал работу, регулярно посещая библиотеки во время пребывания в Ленинграде в конце 30-х. Думаю, это и была работа над второй монографией, начатая, вероятно, параллельно с оформлением к печати книги о диктатуре. Содержание исследования «Борьба за народоправство в буржуазной демократии» – именно таково название рукописи, оставшейся неопубликованной[237], – доводится до восстания 10 августа 1792 г. Так что оно может рассматриваться как обширное историко-теоретическое введение к исследованию якобинской диктатуры.

Рукопись производит впечатление законченного произведения, которому, однако, не хватает полноценного библиографического завершения, прежде всего в отношении подстрочных сносок. Взяться за доработку и публикацию автор собирался после возвращения из ГУЛага в 1947 (или 1948) г. Но прежде ему требовалось собрать части рукописи – он перед арестом разделил ее на несколько частей, отдав на хранение разным людям (одна из них сохранилась на квартире Долининой). С этой, в частности, целью Старосельский снова приехал в Ленинград, вопреки административному запрету.

Однако сил для продолжения работы явно не было. Долинина свидетельствует о тяжелом состоянии Старосельского. Красноречиво и ее свидетельство, что одновременно с розыском рукописи Я.В. запасался снотворным, которое ему вскоре и понадобилось.