Исцеление духовных болезней. Введение в аскетическую традицию Православной Церкви

Бесстрастие не означает, что человек не имеет более возможности творить зло, но означает, что он уже более к этому не склонен, ибо попечение о благе отгоняет от него попечение о зле, а добродетели делают его слепым по отношению к страстям[4863]. Так, преподобный Максим Исповедник пишет: «Бесстрастие — это мирное состояние души, в котором душа лишь с большим трудом склоняется ко злу»[4864]. Бесстрастие не означает, что человек более не сталкивается со страстями, но, напротив, что он имеет силу им противиться[4865], повелевает ими и полностью себе подчиняет. «Бесстрастный ум — такой, который возобладал над страстями», — пишет преподобный Никита Стифат[4866]. А преподобный Исаак Сирин на вопрос о том; что такое человеческое бесстрастие; отвечает: «Бесстрастие не в том, чтобы не чувствовать страстей, а в том, чтобы не принимать их. Страсти истощаются, подавляются числом и разнообразием явных и скрытых добродетелей, которые стяжали подвижники. Они не могут с легкостью восстать против души… Когда приходят страсти, тогда ум сразу отторгается от связи с ними внимательным разумением из глубины ума. И тогда страсти оставляют его и не могут ему ничего сделать, как сказал об этом блаженный Марк. Разум, который благодатью Божией творит дела добродетели и приближается к познанию, вовсе не ощущает того, что есть злого или безрассудного в душе»[4867].

В том же духе выдержано высказывание святителя Иоанна Златоуста: «Тот, кто предал себя Богу… властен над гневом, завистью, скупостью, наслаждением и над всеми другими пороками. Он непрестанно исследует и обдумывает средства, какими может не позволить своей душе подчиниться постыдным страстям, а разуму поработиться невыносимой тирании, но всегда держится умом над всем этим»[4868]. Он, по словам преподобного Иоанна Лествичника, «царь в [своем] сердце»[4869]. Это же утверждение мы встречаем и у святителя Иоанна Златоуста, видящего именно в этом истинное царствие, к которому призван всякий человек: «Ибо истинный царь — этот тот, кто повелевает… всеми страстями, кто подчиняет всё заповедям Божиим, кто хранит ум свободным и не позволяет тирании похотей господствовать в своем сердце»[4870]. Можно еще сказать, что бесстрастие — это скорее не смерть страстей, а смерть человека для страстей[4871]. Оно соответствует тому, что святые отцы часто называют «смертью для мира»[4872], итогом распятия, которое представляет собой делание и которое они рассматривают как непременное условие спасения[4873]. Преподобный Симеон Новый Богослов задает вопрос: «Тот, кто умер для мира, ибо в этом крест… тот, кто умертвил свои земные члены… до такой степени, что стал неприступен для любой страсти и любого дурного желания, как сможет он воспринять малейшее страстное ощущение, или испытать движение похоти, или, наконец, дрогнуть в своем сердце?»[4874]

Эта смерть для мира подразумевает безразличие (ἀδιαφορία) к мирским вещам, совершенную непопечительность (ἀμεριμνία) и полную нечувствительность (ἀναισθησία) по отношению к ним. Эти термины, понятые в положительном смысле[4875], появляются часто в устах или из-под пера святых отцов для обозначения состояний, близких к бесстрастию[4876]. Для бесстрастного порицание становится сходным с похвалой, бесчестие — с почестями, бедность — с богатством, нужда становится сходной с изобилием[4877], боль — с наслаждением[4878], печаль — с радостью[4879]. «Плотские предметы [для него] — как посторонние»[4880]. Но это не означает, что бесстрастие — это безразличие или нечуткость по отношению к ближнему[4881], тогда оно было бы страстью. Далее мы увидим, что, напротив, оно является источником истинной любви к ближнему во всех смыслах этого понятия. Это также не означает, что бесстрастие является безразличием по отношению к самим предметам. Далее будет понятно, что оно приводит равным образом и непосредственно к естественному созерцанию, которое представляет собой созерцание духовных смыслов (λόγοι) вещей.