Грейс ложится на плитки и закрывает глаза, я же пригоршнями плескаю ей на голову воду, чтобы ее немного освежить.
Довольно скоро из дома, чтобы посидеть у воды, выходит мать, за ней следом торопится Скай.
– Глядите-ка, что покажу! – радостно восклицает она, немного посидев на краешке лежака.
Вскочив, она скидывает платье и прыгает в воду слева от меня, плеснув водой едва ли не на маму.
– Чудненько как, правда? – молвит мать. – Прямо как в старые добрые времена.
Я ухожу под воду, делая из рук ступеньку, чтобы Скай могла опереться ногой. Потом поднимаю сестру в воздух, чувствуя, как дрожат ее ноги, пытаясь удержать равновесие. Скай в восторге. Очень скоро она валится на меня, и мы обе скрываемся под водой, а выбравшись на поверхность, вовсю хохочем и хлопаем в ладоши. Внезапно меня словно укалывает болезненное воспоминание. Но уже через мгновение моя радость по-прежнему сильна, ничто не способно ее омрачить.
Зачем вообще кому-то говорить об этом призраке? Зачем портить такой чудесный вечер, зачем лишать эти лица столь радостных, хотя и очень усталых улыбок? Мать в своем шезлонге откидывается назад, кладет ногу на ногу. Она вновь полная правительница всего, что только оказывается под ее цепким взором.
Поднявшись на следующий день, мы вдруг узнаем, что мать пропала.
Именно Скай первая обнаруживает, что мамы нет ни в кухне, ни в саду, ни в комнате отдыха. Скай закатывает нешуточный вой, выкрикивая наши имена, и мы несемся к ней что есть мочи, мысленно уже перебирая все имеющееся под рукой оружие – разные тяжелые предметы – или прикидывая, как крепче заехать коленом кому-нибудь в живот или в нос.
Притом «кому-нибудь» не подразумевает женщин. На бегу к нам само собой является новое защитное поведение, в голове всплывают разные слова и образы, которые как будто там уже существовали, просто скрытые до поры, ожидавшие, когда их что-либо внезапно призовет – мускусный дух из-под мышки у Ллеу, выступающие у Джеймса на предплечьях вены или даже неказистая, бесцветная фигурка Гвила, слоняющегося туда-сюда по саду. В нас неожиданно пробуждается эта новая, непривычная для нас готовность к рукоприкладству, в которой у нас нет надобности и которую мы и применить-то не сумеем в некий предельно сжатый момент времени. Все, на что мы способны, – это успокоить Скай, прижав к себе ее трепещущее от страха тело так крепко, чтобы не чувствовалась собственная дрожь.
Мы представляем маму в белом одеянии. Представляем с закрытым кисеей ртом и сплошь замотанными тканью конечностями. Закутанной даже больше, чем это требовалось Кингу. Намного, намного больше. Представляем, как она проскальзывает последний раз длинным штрихом на горизонте океана, прежде чем исчезнуть в предрассветных сумерках, оглядываясь напоследок на свой окутанный туманом дом, где ее дочери изменнически сладко спят.
Нам приходит в голову, что это, может быть, для нас проверка – просто совсем непохожая на те испытания выносливости, что мы успели вынести в своей жизни. А потому мы ходим вокруг дома и громко ее зовем, пока не садится голос. Открываем кухонные шкафчики, что не открывались, наверное, годами, не находя там ничего, кроме каких-то старых щеток да едкого мышиного духа. Заглядываем даже в морозильную камеру и в холодильник – оба достаточно большие, чтобы вместить совсем не крупную женщину. Открываем угольный подвал, запертый уже годами, – небольшой отдельный закуток с дверцей-люком позади дома, хотя одна мысль об оставшейся там черной пыли и мраке заставляет нас содрогаться. Там тоже ничего.
– Мы нынче видели вашу мать. Рано утром, – сообщает нам у бассейна Ллеу, где он упражняется, отжимаясь, у самой воды.
При виде, как он двигается, я втайне испытываю глубокое волнение, откладывая это в памяти наряду с другими его движениями. Когда мы оказываемся рядом с ним, Ллеу прекращает зарядку, встает и, слегка запыхавшись, глядит на нас сверху вниз. Волосы у него торчком, глаза усталые.
– Она отчалила еще до рассвета. Перед уходом постучалась к нам. Не хотела вас беспокоить.
– Вам следовало бы нас разбудить, – говорит Грейс. – Она никогда не ездит на большую землю. Никогда. Туда всегда отправлялся Кинг.
Кинг, чье массивное тело способно было вынести любые, витающие там в воздухе, токсины, которые мы здесь, у себя, в силах обезвредить.