It Sleeps More Than Often (СИ)

Катарина лишь обходит неожиданную преграду, стараясь не коснуться тела фрау даже краями одежды, и, оказавшись к ней спиной, неслышно, одними губами шепчет: «Иди в жопу».

***

Точным щелчком мыши очередной скриншот летит в папку под названием “Новая папка” на рабочем столе компьютера. Далее картинка открываeтся в фоторедакторе и терпит некоторые изменения: прежде всего, отрезается всё лишнее — люди на фоне, рука ведущего; остаются лишь двое. Отец Пауль, улыбаясь всем лицом, смотрит на отца Кристофа по-детски распахнутым бесхитростным взглядом, взглядом, полным восхищения и обожания. Отец Кристоф сидит напротив, в ярком освещении студийных ламп его каштановые волосы отдают медью, взор его горит колким, холодным огнём, губы плотно поджаты, а их уголки почти по-стариковски опущены.

— Ах вы котятки, ну не загляденье ли?

Далее на лице Пауля появляются кошачьи усы и розовый нос, а на коротко остриженной макушке — острые кошачьи ушки. Лицо Шнайдера обзаводится теми же атрибутами, только вот неровные каракули делают из него кота угрюмого, даже злобного.

— Котятки.

В “Новую папку” отправляются обе картинки — та, что оригинальная, но обрезанная, и та, что с каракулями.

Человек за компьютером возвращается к видео — он смотрит запись этой программы уже четвёртый раз, заскринивая наиболее, на его взгляд, удачные кадры с его любимыми персонажами. Его персонажи, он сам их создал. Перед одной из рекламных пауз камера оператора берёт крупный план на студию, и в кадр попадает выглядывающая из-за кулис Катарина. Наверно, воспользовавшись перерывом, она решила проведать братьев по вере, а редакторы дали добро. Фальстарт, дорогуша, ты засветилась. Новый скриншот отправляется в папку с названием «Новая папка1». Всего один кадр, но какой удачный — её лицо горит, она напугана, она потеряна, сочные губки приоткрыты, а на переносице образовалась вертикальная морщинка от сведённых в переживаниях бровей. Снова фоторедактор, снова обрезается всё лишнее. Надо увеличить её лицо — шоу записано в HD, и четырёхкратное увеличение почти не сказалось на качестве изображения. Последний штрих — лицо монахини прикладывается к шаблонному изображению женской фигуры в бикини. Фигура принадлежит какой-то американской поп-звездe, но голова от неё давно утеряна, а сейчас осиротевшее туловище обзаводится новой, непропорционально большой головой в монашеской фате.

— Ах Кэт, Кэт, — приговаривает мужчина за монитором. — Я хочу пригласить тебя на дачу. Только одевайся поудобней — рыбку удить будем.

Нехотя оторвав взгляд от широкого жидкокристаллического монитора, мужчина поднимается из объёмного кожаного кресла и неспешно следует к окну, где, на подоконнике, его ждёт початая бутылка вина — уже вторая за сегодня. Доверху наполнив бокал, он, смакуя, отхлёбывает и устремляет взгляд сквозь оконное стекло. Зелёная лужайка и несмелые лучи вечернего апрельского солнца. Просто прелесть.

— Порадовали, ох как порадовали, — произносит он и возвращается к компьютеру. Беседовать с собой уже давно вошло у епископа Лоренца в привычку.

***

До Рюккерсдорфа ехали молча. Пауль поначалу искренне старался растормошить друга, бросался присущими ему скабрезными шуточками, на этот раз — вспоминая сотрудниц телецентра, вслух рассуждал о том, что здорово было бы сегодня как следует поужинать жареным мясом и добрым пивом, в конце концов он скатился до банальных утешений, мол, всё нормально, дружище — первый раз на телевидении, ты просто перенервничал. Шнайдер молчал. Вскоре умолк и Ландерс, разумно решив, что другу просто нужно передохнуть. Кристоф всё это время лишь всматривался в бросающееся под колёса Паулевского фольксвагена полотно дороги хрустальным, неживым взглядом, и не шевелился. Вообще не шевелился. До Рюккерсдорфа остаётся около тридцати километров, и Пауль начинает подозревать неладное.

— Эй, Шнай, ты как вообще, в порядке?

Словно предпринимая немыслимые усилия, Кристоф поворачивает голову в сторону водителя и дрожащими губами, сквозь хрип произносит:

— Пауль, мне кажется, это снова оно.

— Понял.