Итальянец

Граф Маринелла — ибо именно таков был некогда титул духовника — был младшим отпрыском старинной семьи, обитавшей в герцогстве Миланском, у подножия Тирольских Альп; войны, которые свирепствовали в Италии в прошлом веке, значительно истощили владения и средства рода Маринелла. Получив по смерти отца весьма скромное наследство, Скедони не ощутил в себе наклонности ни к тому, чтобы неустанными трудами приумножить свое достояние, ни к тому, чтобы смириться со скудостью средств и терпеливо переносить связанные с ней ограничения и унижения. Он горделиво отказывался признать, что не равен богатством тем, кому не уступал в знатности. Благородные чувства и здравые суждения, помогающие возвышенной душе стремиться к истинному величию, были Скедони неведомы. Напротив, удовлетворяясь показными проявлениями могущества и расточительства, он довольствовался минутными радостями без мысли о последствиях. Лишь истощение средств заставило его остановиться и обдумать свое положение. Слишком поздно понял он, что часть его владений необходимо продать и ограничиться доходом от оставшейся части. С достоинством переносить нужду, которую сам навлек на себя своими безумствами, граф оказался не способен; посему он, дабы не отказывать себе в привычной роскоши, вознамерился с помощью хитроумия вернуть то, что по легкомыслию расточил. При этом он, однако, предпочел уехать подальше, чтобы свидетелями его изменившихся обстоятельств не стали соседи.

О последующих нескольких годах жизни графа общество не имело никаких сведений, а затем он был обнаружен в монастыре Спирито-Санто, близ Неаполя, где обретался в монашеском облачении и под вымышленным именем Скедони. Лицо графа и весь его облик в целом претерпели перемену не менее разительную, чем образ жизни. Он глядел мрачно и сурово; гордость, которая ранее сочеталась в его чертах с веселостью, ныне проступала изредка под маской смирения, чаще же находила себе выход в суровом молчании и в жестокости чудовищных покаяний.

Прежний знакомый, который случайно встретил Скедони в монастыре, скорее всего, не узнал бы его, если бы не остановил внимание на его поистине незабываемых глазах. Рассмотрев затем черты инока, этот знакомый узрел в нем некоторое сходство с Маринелла, известным ему с давних пор.

Исповедник прикинулся, что не помнит старого знакомца, и уверил его, что он обознался, но посетитель проявил настойчивость, сослался на некоторые обстоятельства, и Скедони понял, что притворство бесполезно. Засим последовала беседа с глазу на глаз, и, каков бы ни был ее предмет, Скедони удалось заручиться клятвенным обещанием гостя не раскрывать братии тайны его происхождения, а также молчать о состоявшейся встрече и за пределами монастыря. Настойчивость, с какой исторгал у него эту клятву Скедони, поразила — более того, испугала — посетителя; последнему нетрудно было догадаться, что у Скедони имеются веские основания опасаться последствий его нескромности и что отказать монаху в повиновении значило навлечь на себя беду; пока он произносил клятву, его сотрясала неудержимая дрожь. Можно предположить, что первую часть своего обета этот человек исполнил, касательно же второй имеются сомнения; как бы то ни было, вскоре он исчез, и с тех пор никто из жителей Неаполя ничего о нем не знал.