Итальянец

Вивальди помедлил с ответом: ему смутно припомнилась бессвязная история, поведанная Пауло в ту ночь, которую они провели узниками в крепости Палуцци; слуга рассказывал что-то о признании, сделанном на исповеди в церкви кающихся, облаченных в черное, однако сам Вивальди не дерзнул бы утверждать, что речь шла о Скедони. Винченцио вспомнил также о запятнанном кровью монашеском одеянии, найденном им в подвале крепости. В памяти у него, подобно мгновенному видению, промелькнули подробности испытанных ранее перипетий, необъяснимое поведение таинственного существа, стоявшего теперь перед ним. Ум юноши напоминал собой волшебное зеркало, где вдруг восстают образы давно минувших событий и сменяются затем неясными очертаниями явлений, таящихся в мареве будущего. Волю юноши парализовал небывалый страх; суеверие, какому ранее он не поддавался, отняло у него способность к здравому рассуждению. Он пристальнее вгляделся в сумрачное лицо собеседника — почти не сомневаясь, что видит перед собой обитателя иных миров.

Монах повторил свой вопрос еще более суровым тоном:

— Слышал ли ты нечто необычное об отце Скедони?

— Благоразумно ли с моей стороны, — возразил Вивальди, набравшись смелости, — отвечать на упорные расспросы того, кто отказывается даже назвать свое имя?

— Мое имя умерло — его более не помнет, — проговорил монах, отворачиваясь в сторону. — Предоставляю тебя твоей участи.

— Какой участи? В чем цель твоего прихода? Заклинаю тебя всевластным именем инквизиции — откройся мне!

— Очень скоро ты обо всем узнаешь: пощади себя!

— Какая же судьба меня ждет? — добивался ответа Вивальди.

— Не испытывай меня более, — сказал монах. — Только отвечай на мои вопросы. Скедони…

— Я сказал о нем все, что известно мне с достоверностью, — перебил Вивальди. — Все остальное — лишь предположения.

— В чем же состоят эти предположения? Имеют ли они какую-то связь с признаниями на исповеди в церкви Санта-Мария дель Пьянто, принадлежащей монастырю кающихся, облаченных в черное?

— Да, — ответил удивленный Вивальди.

— К чему сводились эти признания?

— Не знаю.

— Говори правду! — строго приказал монах.

— Тайна исповеди сокровенна и блюдется неукоснительно; она навеки погребена в груди священника, выслушавшего признания. Как же можно предположить, что суть их сделалась мне доступной?

— Тебе не приходилось слышать, будто отец Скедони повинен в страшных преступлениях и теперь жаждет очистить совесть самым суровым покаянием?

— Ни разу не приходилось.

— Слышал ли ты, что у него были жена и брат?

— Никогда!

— Никто не упоминал — даже намеком — о средствах, которые он использовал, — скажем, об убийстве…

Монах замолчал, словно ожидая от Вивальди продолжения, но тот, потрясенный, безмолвствовал.

— Итак, о Скедони тебе ничего не известно, — продолжал монах после долгой паузы. — Его прошлое от тебя сокрыто?

— Кроме того, о чем я сказал.

— Тогда выслушай меня внимательно! — торжественно произнес монах. — Завтра вечером тебя вновь призовут к месту пытки; ты будешь отведен в залу, которая находится дальше той, что ты видел сегодня. Там ты станешь свидетелем многого такого, о чем даже не подозреваешь. Не бойся: я тоже буду там, хотя, быть может, и невидим.

— Невидим! — воскликнул Вивальди.

— Слушай меня не перебивая. Когда тебя спросят об отце Скедони, скажи: он прожил пятнадцать лет в обличье монаха-доминиканца, среди братии монастыря Спи-рито-Санто в Неаполе. На вопрос, кто он, ответь: его зовут Ферандо, граф ди Бруно. На расспросы о причинах, побудивших его принять обличье монаха, вели искать ответ у кающихся, облаченных в черное монастыря Санта-Мария дель Пьянто, расположенного поблизости от Неаполя; проси инквизиционный трибунал вызвать свидетелем некоего отца Ансальдо ди Ровалли, главного исповедника ордена, дабы он изобличил преступные деяния, о которых узнал на исповеди в тысяча семьсот пятьдесят втором году, вечером двадцать четвертого апреля, на службе в день святого Марка, в исповедальне храма Санта дель Пьянто.

— Вероятнее всего, по прошествии стольких лет он позабыл это признание, — заметил Вивальди.

— Не бойся, он помнит.

— Но позволит ли ему совесть священнослужителя нарушить тайну исповеди?

— Во власти трибунала отпустить этот грех. Он не вправе не подчиниться приказу! Далее, ты должен убедить инквизиторов вызвать отца Скедони, с тем чтобы он держал ответ за преступления, названные отцом Ансальдо.

Монах умолк, ожидая ответа Вивальди, который после краткого раздумья проговорил следующее:

— Как же я могу исполнить все это — да еще по наущению незнакомца! Ни совесть, ни осмотрительность не позволят мне утверждать то, чего я не в состоянии доказать.