Итальянец

Сложение, осанка, поступь монаха поражали взгляд своей необычностью, и весь облик его так сходствовал с обликом монаха из Палуцци, что Вивальди не сомневался в их тождестве. Указав на него, он спросил у служителя, кто это такой. Незнакомец в это время проходил мимо, но, прежде чем служитель успел ответить, дверь, ведущая к дальним склепам, скрыла монаха из виду. Вивальди все же повторил свой вопрос, однако служитель вместо ответа только пожал плечами. Между тем с судейского возвышения Вивальди грозно предупредили, что спрашивать здесь он не имеет права. Поскольку выговор исходил от главного инквизитора, обращение служителя с юношей мгновенно переменилось.

Служители — те самые, что доставили Вивальди в подземную залу, — привели в готовность орудие пытки, подошли к юноше и, сняв с него верхнюю одежду, связали крепкими веревками. На голову его они набросили обычный черный балахон, спускавшийся до самых пят и совершенно скрывший от взора Винченцио все дальнейшие приготовления. Он застыл в ожидании, и тут раздался вопрос инквизитора:

— Бывал ли ты когда-нибудь в церкви Спирито-Санто в Неаполе?

— Да, бывал.

— Выражал ли презрение к католической вере?

— Никогда в жизни.

— Ни словом, ни поступком? — настаивал инквизитор.

— Ни тем, ни другим.

— Соберись с мыслями! — призвал инквизитор. — Не случалось ли тебе нанести оскорбление служителю нашей Святейшей Церкви?

Вивальди молчал: истинная природа предъявляемого ему обвинения начала теперь для него проясняться; он понимал, что обвинение это правдоподобно и вряд ли позволит ему уйти от наказания, полагающегося за еретичество. На предыдущих дознаниях столь прямые и честные вопросы ему не задавались; очевидно, их приберегали до момента, когда он, как считалось, не сможет уклониться от прямого ответа; подлинное обвинение тщательно скрывалось, дабы он не сумел, заранее подготовившись, найти способ оправдаться.

— Отвечай, — повторил инквизитор. — Не оскорблял ли ты служителя Католической церкви в монастыре Спи-рито-Санто в Неаполе?

— Не оскорблял ли ты его в то время, когда он совершал священный акт покаяния? — прозвучал второй голос.

Вивальди вздрогнул: он мгновенно узнал хорошо известные ему интонации монаха из крепости Палуцци.

— Кто задал этот вопрос? — настойчиво спросил он.

— Отвечаешь здесь ты, — перебил его инквизитор. — И ты должен ответить на мой вопрос.

— Я оскорбил служителя Церкви, однако никогда в жизни не наносил намеренного оскорбления нашей священной религии. Вам, преподобные отцы, неведомы обиды, которые вызвали…

— Довольно! — вмешался инквизитор. — Говори по существу. Не ты ли оскорблениями и угрозами вынудил набожного брата прервать совершаемую им епитимью? Не ты ли заставил его покинуть храм и поспешно искать убежища в родном монастыре?

— Это не так, — возразил Вивальди. — Верно, он покинул церковь — и это было следствием моего поведения; но в этом не было никакой необходимости: если бы только он ответил мне или обещал вернуть ту, кого предательским образом у меня отнял, он мог бы преспокойно оставаться в церкви хоть до сего дня, если бы это от меня и моего терпения зависело.

— Как? — воскликнул главный инквизитор. — Ты приневолил монаха заговорить в ту минуту, когда он был погружен в безмолвное покаяние? Ты признал, что понудил его покинуть храм. Этого более чем достаточно.

— Где ты впервые увидел Эллену ди Розальба? — вновь вопросил уже знакомый голос.

— Я снова спрашиваю: кто задает этот вопрос? — сказал Вивальди.

— Опомнись! — вскричал инквизитор. — Преступник ничего не может спрашивать.

— Ваше предостережение плохо вяжется с вашими же утверждениями, — заметил Вивальди.

— Ты слишком развязно держишься, — оборвал его инквизитор. — Отвечай на заданный вопрос, иначе служители исполнят свой долг.

— Пусть этот вопрос задаст тот же человек!

Вопрос был повторен — тем же голосом.

— В церкви Сан-Лоренцо в Неаполе, — проговорил Вивальди с тяжким вздохом. — Именно там я впервые увидел Эллену ди Розальба.

— Она уже тогда была монахиней? — осведомился главный инквизитор.

— Никогда ею не была и никогда не собиралась стать.

— Где она проживала в то время?

— С родственницей на вилле Альтьери — и жила бы там до сих пор, если бы козни одного монаха не оторвали ее от родного очага, после чего она была заключена в монастырь; не успел я оттуда Эллену вызволить, как ее схватили снова, предъявив обвинение самого лживого и жестокого свойства… О преподобные отцы! Заклинаю вас, умоляю во имя… — Тут Вивальди вовремя сдержался, вспомнив, что едва не выдал на милость инквизиторов самые потаенные свои чувства.

— Имя монаха? — сурово спросил голос.

— Думаю, оно вам знакомо. Его зовут отец Скедони. Он принадлежит братии доминиканского монастыря Спи-рито-Санто в Неаполе; именно он обвиняет меня в том, что я нанес ему оскорбление в храме этого монастыря.

— Откуда тебе известно, что обвинение исходит от него? — спросил тот же голос.

— Он мой единственный враг.

— Твой враг? — вмешался инквизитор. — Ранее ты утверждал, что никаких врагов не знаешь. Ты непоследователен в своих показаниях.