Итальянец

— Я уже сказал — мне, — повторил Никола. — Скедо-ни может засвидетельствовать, что в Палуцци меня ранили из пистолета.

— Невероятно! — воскликнул Вивальди. — При мне была только шпага.

— С вами был товарищ, — заметил монах. — Разве у него не было огнестрельного оружия?

Вивальди после короткого размышления вспомнил, что у Пауло были пистолеты и что он выстрелил под аркой Палуцци во время тревоги, вызванной незнакомым голосом. Он тут же в этом признался.

— Но я не слышал ни стона, ни каких-либо признаков страдания! — добавил он. — К тому же окровавленное платье находилось довольно далеко от места, где был сделан выстрел. Как сумел человек, судя по залитой кровью одежде опасно раненный, бесшумно добраться до весьма отдаленной крепостной темницы, и, если даже ему это удалось, возможно ли, что он бросил там свое платье?

— И тем не менее так все оно и было, — ответил Никола. — Твердость духа позволила мне сдержать стоны; я отполз к развалинам, чтобы спрятаться, но ты преследовал меня до самой темницы; там я снял свою окровавленную одежду, в которой не отважился вернуться в монастырь, и ушел по тропам, какие вся ваша изобретательность не позволила вам отыскать. Люди, уже находившиеся в крепости, чтобы помочь схватить вас в ту самую ночь, когда синьору Розальба похитили из Альтьери, дали мне другую одежду и перевязали рану. Но хотя вам и не удалось в ту ночь меня увидеть, вы все же слышали мои стоны, доносившиеся из соседнего помещения, а мои сообщники потешались над ужасом твоего слуги. Теперь ты мне веришь?

Вивальди действительно хорошо помнились стоны и множество иных подробностей рассказа Николы; они так точно совпадали с другими воспоминаниями юноши, что он более не сомневался в правдивости монаха. Однако внезапность кончины синьоры Бьянки все еще вызывала у него подозрения. Но Скедони заявил, что не только не причастен к этому событию, но и ничего не знает об обстоятельствах ее кончины; их, судя по его нежеланию свидетельствовать в пользу монаха, он бы непременно открыл, если бы ему было известно о виновности Николы. Было очевидно, что Никола мог покушаться на жизнь синьоры Бьянки только ради обещанной ему Скедони награды; поэтому Вивальди, вникнув более основательно в суть дела, пришел к выводу, что смерть Бьянки была вызвана естественными причинами.

В продолжение этого разговора маркиз, желая поскорее положить ему конец и покинуть камеру, неоднократно побуждал секретаря поторопиться; теперь он самым настоятельным образом возобновил свою просьбу; вместо секретаря чей-то другой голос ответил, что документ будет вот-вот готов. Вивальди почудилось, что он уже слышал этот голос прежде; взглянув на говорившего, он увидел незнакомца, который первым навестил его в тюрьме. Поняв по платью, что перед ним служитель инквизиции, Вивальди догадался также о цели его прежнего визита — притворным сочувствием склонить к признанию в еретических взглядах. Вивальди слышал о подобном вероломстве, часто применявшемся по отношению к обвиняемым, но не вполне верил, что такая жестокость возможна, — до тех пор, пока сам с ней не столкнулся.

Появление этого лица вызвало у Вивальди воспоминания о последующем визите к нему отца Николы, и он поинтересовался, допустили ли его в камеру стражники, или же он проник туда каким-то иным путем; на вопрос юноши монах ничего не ответил, а лишь улыбнулся, если только можно назвать улыбкой странное выражение, появившееся на его лице; он словно бы хотел сказать: «Неужто ты думаешь, будто я, служитель инквизиции, выдам тебе ее тайны?»

Однако Вивальди настойчиво повторил свой вопрос, ибо желал знать, удалось ли стражникам, которые были верны своему долгу, избежать грозившей им кары.

— Стражники блюли свой долг, — ответил Никола, — узнать о большем не пытайся.

— И суд убедился в их честности?

Никола с насмешливой улыбкой произнес:

— Суд в этом и не сомневался.

— Как! — воскликнул Вивальди. — Тогда почему же их держали под арестом, если их верность не вызвала подозрений?

— Довольствуйся тем знанием тайн инквизиции, какое дал тебе твой опыт, — мрачно отозвался Никола, — и не допытывайся до большего!

— О, это чудовищные тайны! — вмешался Скедони, долгое время молчавший. — Знай же, юнец, что едва ли не каждая камера, где томится узник, имеет потаенный вход, через который посланцы смерти могут незамеченными проникать к своим жертвам. Никола — один из таких страшных гонцов, и ему ведомы все скрытые пути убийц.

Вивальди в ужасе отпрянул от Николы, и Скедони умолк; но пока он говорил, Вивальди вновь заметил, что голос монаха необычайно изменился; юноша содрогнулся от звучания его не менее, чем от смысла услышанных им слов. Никола молчал, вперив в Скедони страшный, мстительный взор.