Итальянец

– В это время мы с Гаммой всегда гуляем… Она очень добрая, но у нее есть свои потребности.

Несколько секунд я колебался.

– Могу я пригласить вас пообедать?

Она посмотрела на меня с любопытством. Потом погасила печку и нерешительно повела плечами. И показала на папку, лежавшую на столе:

– Вы ведь уже опубликовали ваши репортажи.

– Одно другому не мешает. Тут речь о личном. Вопросы, на которые нет ответов.

Она улыбнулась в третий раз. Несколько загадочно. Она сняла с вешалки поношенный темно-синий жакет и меховую шапку.

– Весь мир наполнен вопросами без ответов.

Она наклонилась прицепить поводок к ошейнику Гаммы, радостно вилявшей хвостом. Я заметил, что, несмотря на пигментные пятна и слегка искривленные артрозом пальцы, Елена Арбуэс сохранила изящество движений, которое пощадили даже годы. Ее легко было представить молодой и смелой.

– Почему вы на это пошли? – рискнул я.

Она замерла; собака терлась о ее ноги.

– Вы о чем? – сухо спросила Елена.

Я притворился, что не заметил такой интонации. В любом случае у меня, возможно, другого шанса не будет, подумал я. И я ничего не теряю, попытавшись.

– Подвергать себя такой опасности, – ответил я. – Работать на них.

Казалось, она задумалась, а может, просто искала способ повежливей выпроводить меня из дома.

– Думаю, ваша концепция ошибочна, – сказала она наконец. – Я никогда не работала на них.

– Но Тезео Ломбардо…

– Тезео был моим мужем. Я была в него влюблена, но это другая история. Остальное касается только меня.

Это прозвучало резко, почти грубо и дальнейших обсуждений явно не предполагало. Елена стояла у самых дверей, как бы предлагая мне удалиться. Я обернул шарф вокруг шеи, застегнул пальто и вышел на улицу. Она тоже вышла и закрыла дверь на ключ.

– Тут есть одна небольшая траттория, где я обычно обедаю, – вдруг сказала она. – Недалеко, на молу Дзаттере.

– Позвольте проводить вас.

– Пожалуйста.

Мы шли, почти не разговаривая, под лучами солнца, отражавшегося в каналах и едва согревавшего старые камни. Она то и дело натягивала поводок, придерживая Гамму, и прикрывала глаза от солнечного света, а я тайком наблюдал за ней. Морщинки избороздили ее лицо вокруг век и линии рта, но я представлял себе, что их нет, пытаясь увидеть, какой она была несколько десятилетий назад. Мне хотелось как можно ближе подойти к образу женщины двадцати семи лет, которая нашла на берегу мужчину, лежавшего без сознания, и случилось это в разгар войны, а закончилось тем, что она стала его женой. И последовала за ним в Венецию, за новой жизнью, взяв себе новое имя.

– У вас были дети? – вдруг спросил я. До той минуты мне не приходило в голову поинтересоваться.

– Да, сын… Он импресарио и работает в Милане.

– А внуки у вас есть?

– Двое.

У пристани она показала на старинный навес из потемневших досок, а на другой стороне канала, вдоль которого мы шли, другой такой же, но из грубой черепицы. Перед нами было две гондолы: одна пришвартована к деревянному столбу, другая вытащена из воды на деревянный настил поверх песчаного откоса.

– Сначала это все принадлежало деду, потом отцу Тезео. Он здесь и вырос.

– И до сих пор это собственность семьи?

– Муж продал ее в шестидесятых, когда его отец умер.

Траттория называлась «Алле Дзаттере» – маленькое заведение, где подавали пасту и пиццу, четыре столика внутри, два снаружи и кухня, вся на виду; позднее эта траттория закрылась на несколько лет, а потом открылась снова, но уже в другом месте и в другом стиле. Мы сидели у самого входа, на солнышке, привязав собачий поводок к ножке стула. Заказали спагетти с боттаргой[28] и вино из Пьемонта. Обедали, глядя на большие корабли, которые проходили по каналу.

– Почему вы на это пошли? – решился повторить я.

– Если вы думаете, что это было самопожертвование юной влюбленной, можете выкинуть это из головы.

– Вообще-то у меня нет конкретной идеи.

– Тем лучше… Не сомневаюсь, есть много женщин, способных и на такое, и на гораздо большее. В том числе бросаться ради любви в невероятные и даже героические приключения. Но это не мой случай.

Она посмотрела в направлении острова Джудекка, отделенного от нас широким каналом. Провела ладонью по лбу, словно пытаясь оживить воспоминания или найти слова, чтобы их выразить.

– Все куда прозаичнее, – сказала она. – Проще, чем вы себе представляете. И длилось всего несколько дней.

Вот тогда Елена Арбуэс и рассказала мне, что произошло в Масалькивире: безжалостная бомбардировка порта англичанами после франко-германского перемирия в 1940 году, потопленные французские корабли, попавшее под бомбы торговое судно и восемь человек с «Монтеарагона», которые пополнили список из 1297 погибших испанцев и 351 раненого француза.

Она рассказывала спокойно, монотонно, без всякого пафоса. Она давно с этим примирилась. Я слушал ее, оцепенев.

– Вы это сделали из мести? – спросил я, когда она умолкла.

Она немного поразмыслила.

– Не думаю, что это подходящее слово, – ответила она.

Прозвучало искренне. Она наклонилась погладить собаку.