Итальянец

Гобович беседует с клиентом и не обращает на них внимания. Теперь у них там речь о сонетах Шекспира. Кампелло решает немного рискнуть:

– Простите, что отвлекаю, но меня мучит любопытство. Что вы здесь делаете, если не работаете в магазине?

Она выдерживает его взгляд и вроде бы спокойна. В ее лице полицейский не обнаруживает ни смущения, ни тревоги. Ничего подозрительного.

– Силтель – мой старый друг, – отвечает она. – Я работала у него, когда жила на Гибралтаре, а сейчас прихожу, когда могу, чтобы ему помочь.

– Ах вот оно что.

– Его жена серьезно больна.

– Да, он мне говорил. – И Кампелло небрежно указывает на террасу: – Здесь опасная зона, – замечает он. – Слишком близко от порта, правда?.. Воздушные атаки и все такое.

Она смотрит на него все так же, не теряя самообладания. Взгляд безмятежный.

– Ну, это же обычно по ночам. – Она снимает колпачок с ручки и наклоняется над карточками. – И потом, я прихожу не каждый день.

Когда паром «Пунта-Умбрия» огибает маяк на южном молу Альхесираса, Елена встает с деревянной скамьи и идет на корму, где на мачте развевается испанский флаг. Она стоит, засунув руки в карманы плаща, морской бриз треплет ее волосы, и они падают на лицо, а она смотрит вдаль на Гибралтарскую скалу, что большой темной тенью выделяется на фоне светло-голубого неба и синей бухты.

Как хорошо чувствовать, что ты жива и свободна. Елена делает глубокий вдох.

Ее сердце, которое чуть больше часа назад было как камень, твердый и темный, стиснутый неуверенностью, смягчилось и бьется ровно. Ощущение пустоты внутри наконец исчезло, и пульс выровнялся, едва исчез страх. Она снова чувствует себя в безопасности, вне враждебной зоны. Фотопленка зашита в подкладку сумки, где лежит камера, а в камеру заряжена другая, где вполне невинные кадры с обычными сюжетами – Силтель Гобович в кресле-качалке, Мейн-стрит, витрина модного магазина, – не способные стать той тайной искрой, от которой может сгореть вся ее жизнь. И в то же время запечатлено все, что нужно: порт, различные портовые службы, большие военные корабли, прибывшие ночью и уже пришвартованные к портовым буям или молам. Кроме малокаботажных судов, есть два военных великана, не то линкоры, не то крейсеры. И еще один трансатлантический лайнер, выкрашенный в серый цвет и пришвартованный к Центральному волнорезу, – на таких перевозят личный состав.

Волнуясь, будто заново переживая только что просмотренный фильм, она шаг за шагом вспоминает каждую секунду, каждое замирание сердца и каждый свой вздох. Она бы сейчас закричала от облегчения, если бы не боялась привлечь внимание остальных пассажиров. Из осторожности на этот раз она решила вернуться домой другим путем: с деревянной пристани на краю Северного мола, куда четыре раза в день причаливало судно, курсирующее между Гибралтаром, Ла-Линеа и Альхесирасом. Сейчас, глядя на чаек, вьющихся вокруг мачты, Елена вспоминает, как невозмутимо шагала по пристани, как проходила контроль с сумкой на плече; вспоминает лица гибралтарских таможенников и английских солдат, которые смотрели на нее, кто с любопытством, кто равнодушно; и полминуты напряжения, когда она протянула свой пропуск полицейскому и ждала, пока тот его не вернул. Затем, когда она преодолевала последние метры по скрипучим сходням, поднимаясь на борт парома, ее мускулы были так напряжены, будто она боялась, что ей выстрелят в спину. Вдруг грубый голос окликнет ее и прикажет остановиться. И вот наконец можно вздохнуть с облегчением: слышны голоса испанских матросов, отдающих швартовы, и «Пунта-Умбрия», увешанная покрышками вместо кранцев, медленно отделяется от мола, держа курс на бухту.

Морская качка уменьшается, когда судно входит в порт и идет вдоль мола Ла-Галера. В стороне, пришвартованное к молу носовой частью, стоит итальянское судно. Елена видит его совсем близко – неухоженное, черный корпус с огромными пятнами ржавчины, название «Ольтерра», едва различимое на носу, запущенные и грязные палубные надстройки. Какой-то человек сидит на помосте со стороны порта, стуча молотком и соскабливая старую краску, а другой, опершись на раму якорного клюза, курит, глядя на проплывающее мимо суденышко. На молу, между фонарем и сходнями, вышагивает вооруженный винтовкой гвардеец.

Я больше никогда этого делать не буду, решает Елена, глядя на «Ольтерру» и далекий Пеньон. Двух раз достаточно. Я для этого не гожусь.

– Она опаздывает, – обеспокоенно говорит Тезео Ломбардо.

Скуарчалупо смотрит на часы:

– Может, паром задержался.

– Да, возможно.

Оба итальянца стоят у стены Испанского кредитного банка, напротив колокольни Санта-Марии де ла Пальма. Вот уже целый долгий час они не двигаются с места, курят и ждут. Оба одеты в старые куртки, белые рубашки без галстука, холщовые брюки и альпаргаты: моряки на суше. Под ногами у них с полдюжины окурков. Они наблюдают за площадью Альта в Альхесирасе.

– Все-таки она слишком рискует, – отмечает Ломбардо.