Итальянец

– В основном да, – ответил я. – Записки вашего отца – главное для моего замысла. Я знал эту историю в общих чертах, но мне не хватало нескольких деталей головоломки.

– Надеюсь, вы не будете думать плохо о старине Гарри.

– Совсем наоборот. Его записи яркие, объективные, даже благородные… Тогда жестокие люди жили в жестоком мире. Он делал свою работу – и делал хорошо.

Мой собеседник надел очки для чтения и стал ножом и вилкой тщательно отделять рыбные кости.

– Что касается этой женщины, Елены Арбуэс…

– Полагаю, это было необходимо, как и все остальное, – сказал я. – Шла война.

Некоторое время он молчал. Очки так и не снял. Сидел и пил вино.

– Так вы говорите, она и тот итальянский водолаз потом поженились?

– Так и было.

– Надо же, я рад. – Казалось, он и в самом деле обрадовался. – Тогда, значит, счастливый финал.

– Не для всех.

– Разумеется.

Гибралтарец еще отхлебнул вина – он один, без моей помощи, приговорил три четверти бутылки – и сочувственную улыбнулся:

– Вот это были люди, а?

– Да, – ответил я. – Удивляют меня до сих пор. Невероятно, но со времен Античности, в любые моменты Истории находились добровольцы, мужчины и женщины, готовые совершить то, что они совершили… Способные пройти по краю пропасти над самым адом.

– Патриотизм, я полагаю. Во многих случаях.

– Не уверен. Елена Арбуэс, например, действовала не из патриотизма. В конце концов, для нее это было просто слово. Думаю, это понятие лишь упрощает куда более сложные вещи: характер каждого из этих людей, вызов, месть, стойкость, страсть к приключениям… Человеческое существо – шкатулка, полная сюрпризов.

Он над этим задумался. Потом, вопросительно взглянув на меня, сделал знак официанту, чтобы тот открыл еще одну бутылку вина «Хуан Хиль».

– А также разной подлости, вам не кажется? – сказал он.

– И величия.

– Вы правы.

Он попробовал вино и одобрил. По соседству певицу сменил мужской голос. Теперь там подражали Тому Джонсу, исполняющему «Делайлу»: классический репертуар для пенсионеров из Глазго и бабушек из Манчестера. Я подался вперед, облокотившись на стол. Справа лежала моя записная книжка. Я постучал по ней ногтем.

– То, что совершили эти немногие люди, – удивительно, – высказался я. – Вы представляете себе, как они снова и снова пересекают бухту под покровом ночи? Как эти несколько человек каждый раз выступают против целого вражеского флота, на Мальте, в Суде, в Александрии?.. И все для того, чтобы потом англосаксы, изображая войну в кино и в книгах, обесценили вклад итальянцев.

Казалось, он удивлен моим отношением к итальянцам.

– Так вы потому и взялись написать роман? Чтобы восстановить справедливость?

– Я ни на что не претендую и не думаю, что сто́ит. Мне просто хочется рассказывать интересные истории, а эта именно такая.

– Итальянские фашисты Муссолини. – Альфред Кампелло иронически улыбнулся. – Грязные, презренные макаронники.

– Такими их считали британцы, – парировал я. – И в определенном смысле считают до сих пор.

Он посмотрел на свой бокал вина, поднял его.

– Мне нравится, что вы так говорите и что вы напишете книгу. Как бы то ни было, фамилия-то у меня итальянская… Помните нож у меня дома? – Он поднял бокал повыше, словно собираясь провозгласить тост. – Может, поэтому мой отец так хорошо их понимал.

Назарет Кастехон – подходящее прикрытие: сотрудница муниципальной библиотеки вполне может делать покупки на Гибралтаре, и Елена убедила ее пойти вместе. Так что рано утром они пересекают границу вместе с Самуэлем Сокасом. Доктор прощается с ними и отправляется в госпиталь, а обе женщины обходят торговые лавочки на главной улице колонии. Поменяв песеты на фунты в Банке Гальяно, Назарет покупает нижнее белье, пару ботинок с рантом – она специально обулась в такие же, но старые, чтобы сменить их на новые, – и электрический фонарик, а Елена – две фотопленки и флакон туалетной воды «Золотой петух».

– Мне нравится этот аромат, – замечает Назарет, когда они выходят из магазина.

Елена останавливается в нерешительности.

– Тогда сейчас же идем. Я куплю тебе ее в подарок.

– Да нет, что ты… Спасибо, не надо.

Елена вынимает из сумки флакон и протягивает ей:

– Ладно, тогда возьми мой.

– Тоже не надо, ну правда. Я тебе очень благодарна, – Назарет поправляет прядь коротких пепельных волос и грустно улыбается: – Я знаю свои пределы.

– О каких пределах ты говоришь?

– Это неподходящий аромат для старой девы из библиотеки.

– Не говори глупости.

– Я серьезно… Ты-то еще молода.

Теперь улыбается Елена.

– Чем дальше, тем старше, – отвечает она.

Они идут вниз по улице к Монастырской площади, навстречу им попадаются военные в форме и один гражданский. Время около полудня. На небе еще облака, но солнце уже над Пеньоном, освещает белые фасады домов. После непогоды воздух снова становится приятным.

– Тебе его не хватает? – вдруг спрашивает Назарет. – Или ты привыкла, что его нет рядом?

Елена делает несколько шагов, прежде чем заговорить.

– Кого нет рядом? – произносит она наконец.

Библиотекарша колеблется, поправляет очки.

– Ты знаешь, о ком я говорю, – поясняет она. – Но я не хочу показаться…

– Бестактной?