Итальянец

Гарри Кампелло не любит казни. Согласно его должности и нынешним временам, иногда ему приходилось на них присутствовать. Но казни он не любит. Будучи гибралтарцем, унаследовавшим горячую кровь итальянских и мальтийских предков, комиссар мог понять, что человеческому существу, которое подвержено ревности, ненависти, алчности, юго-восточным ветрам и не зависящим от него обстоятельствам, иногда охота, как говорится, поднять пыль на колокольне; и тогда оно убивает и заставляет убивать. Таков естественный порядок вещей: я убил ее, потому что она принадлежала мне, я убил его, потому что он не так на меня посмотрел, или чтобы обокрасть, раз уж он встретился у меня на пути, или потому что он мне помешал. На меня нашла добрая, старая и неизменная древнеримская ненависть, одно из самых серьезных смягчающих обстоятельств в этих краях. Или я выстрелил в его окоп из своего окопа или еще откуда-то, потому что он мой враг. На взгляд Кампелло, все это можно понять, усвоить и даже извлечь из этого некоторую выгоду: сегодня я за тебя, завтра ты за меня, в зависимости от того, как сложится. Мы в состоянии понять друг друга и сами определим, до какого края доходить, уж как выйдет – смотря по обстоятельствам. Но лишать человека жизни в организованном порядке и с холодной головой, имея время, чтобы все обдумать, и в соответствии с законом, – это для главного комиссара Гибралтарского отдела службы безопасности неприемлемо. Особенно когда ему, согласно должности, приходится по сути самолично накидывать петлю на шею очередному несчастному, – вот как сегодня.

Обо всем этом думает Кампелло, сунув руки в карманы, задрав воротник и глядя на солдат, которые ведут приговоренного на эшафот. Война и местная ситуация заставляют торопиться, так что на сей раз процедура прошла очень быстро: признание, военно-полевой суд, приговор. Конечный пункт. Правосудие Его Величества свершается молниеносно: расправа необходима как показательный пример. Время подходящее. Внутренний двор Мавританского замка, окруженного рвом, мокрый от недавнего дождя и предрассветной влажности, похож на ночное небо: иссиня-черное на западе, свинцовое на востоке, оно почти опустилось на старую башню замка, вокруг которой планируют первые утренние чайки, оглашая окрестности резкими криками.

У человека, которого сейчас повесят, подгибаются ноги, и охранники вынуждены тащить его под руки, потому что сам он идти не может. Кроме Кампелло, на все это смотрит католический священник в сутане, пара офицеров в мундирах, представитель губернатора и журналист из газеты «Хроника Гибралтара». Пока читают приговор – заговор, саботаж и так далее, и тому подобное, – приговоренный, у которого руки связаны за спиной, в ужасе смотрит на виселицу с намокшей веревкой, рядом с которой стоят военный палач и его помощник. Преступник шевелит губами, шепча что-то невнятное, а священник приближается к нему и тихо говорит на ухо какие-то слова. Затем приговоренный и двое охранников поднимаются на десять ступеней, и наверху все происходит очень быстро, в полном соответствии с тем, что в Британии называется эффективностью: охранники пятятся, помощник палача надевает на приговоренного черный капюшон, палач затягивает у него на шее петлю, нажимает на рычаг, в полу открывается люк, и тело падает, как тяжелый мешок, скрывшись до пояса, под щелчки ломающихся шейных позвонков.

Кампелло минует ворота замка, прислушиваясь к собственным шагам под каменными сводами. И оттуда, словно оставив позади мрачный подземный мир отзвуков и теней, он выходит на яркий свет, что заливает черепичные крыши под скалами Пеньона, простирается до бухты и гор на горизонте, озаряет стоящие на якоре корабли, повернутые носом на юг, где над побережьем Африки через прореху в тучах уже проникают перламутрово-розовые лучи – предвестники хорошей погоды.

Полицейский возвращается в центр – сначала узкими лестницами замка, потом крутыми улицами верхней части города и дальше теми, которые выходят на Мейн-стрит. На Бель-лейн он задерживается в только что открывшемся кафе – позавтракать и выкурить первую за день сигарету. Затем покупает газеты («Войска Оси изгнаны с севера Африки»), идет по главной улице, где одна за другой просыпаются торговые лавки, и почтительно останавливается, глядя, как поднимают флаг на балконе губернаторского дома: стук подбитых гвоздями ботинок, удары оружейных прикладов об пол, выкрики старшего сержанта, бряцанье оружия, звуки горна. Тарари, та, та. На мачте поднимается британский флаг, и снова стук ботинок и ружейных прикладов. И отряд солдат с безупречной выправкой, розовощеких, светловолосых и рыжих, марширует – ать, два, ать, два – до самой сторожевой будки на другом краю небольшой площади, напротив монастыря, вокруг которого расположились четыре бара и два магазинчика, где продают сигареты и алкоголь без наценки. Боже, храни короля. И храни Гибралтар, жемчужину Короны.