Итальянец

– Ну а ты, уважаемый страж порядка?.. Что думает об этом бардаке гражданская линия обороны?

– Гражданская линия обороны слушает и молчит, – отвечает комиссар. – Все, что происходит в воде и дальше за молами, не входит в компетенцию Отдела.

– Счастлив тот, чей дом непотопляем.

– Где-то я это слышал.

Официант меняет пластинку, и вместо Каунта Бейси звучит Бинг Кросби. Тодд с минуту слушает, отпивает из стакана и качает головой:

– «Яблоко для учителя»… твою мать. – Язык у него заплетается. – Терпеть не могу эту песню.

– Почему? – спрашивает Моксон.

– Потому что пошлятина, чтоб ее. Пошлятина. Меня от нее тошнит.

Он умолкает, хмурит брови, прикладывает одну руку к животу, а другую поднимает, словно прислушиваясь к своим глубинным ощущениям. Он очень бледен.

– Извините, я на пять минут… Скину балласт и вернусь.

Он неровно движется в направлении туалетов, расталкивая посетителей на своем пути. Моксон провожает его сочувственным взглядом и фыркает.

– Перенапрягся, – комментирует Кампелло.

– Я вижу.

Офицер по связи оправдывает Тодда. Если бы я, думает Моксон, сохраняя терпение, должен был каждую ночь искать мины под днищем кораблей, рискуя, что они могут взорваться у меня или у моих напарников перед самым носом, я бы тоже трезвым подолгу не ходил.

– Как бы то ни было, дело свое он знает, – заключает Моксон. – Война для него – не вопрос времени, а перманентное состояние на всю жизнь.

– Мокрое состояние, в его случае.

– Земноводное.

Моксон смотрит на полицейского, берет стакан и подносит ко рту.

– Ты тоже думаешь, что они скоро атакуют?

– Думаю, да.

– У нас два корвета в проливе, они днем и ночью следят за обстановкой через гидрофоны… Если подводная лодка приблизится, они обнаружат… Другое дело – если придут со стороны испанского берега.

– Все возможно, хотя до сих пор такого не случалось.

– С этим фашистом Франко вполне может случиться.

– Может.

Тодд возвращается, наливает себе виски, полощет им горло и проглатывает. Потом спрашивает Моксона, как прошел «Отелло» в отеле «Скала». Представление для высшего офицерского состава, с Джоном Гилгудом и Вивьен Ли.

– Скука смертная, как и следовало ожидать, – вы же знаете, как это бывает. Генерал Мейсон-Макфарлан за ужином задницу натер, лишь бы посидеть рядом с Вивьен. Потом комический певец, приняв пару рюмок, сделал туманный намек на венерические болезни: «Эти бедные парни страдают за Англию» – так он сказал. Кроме того, шел дождь… Единственное, что было хорошо, – девицы, которые потом вышли на сцену.

– И правда так хороши? – спрашивает Тодд.

– Сойдет.

– Да тут любая курва сойдет.

– И не говори.

– «Пусть смерть придет, всех ангелов на небесах переимею», – декламирует Тодд.

– А это ничего. – Моксону интересно. – Чье это?

– Мое.

– Здо́рово, твою мать.

– Сам знаю.

Из граммофона звучит другая песня Бинга Кросби. Чтобы перекрыть ее, Тодд запевает гимн гитлерюгенда:

Wir marschieren für Hitler durch
Nacht und durch Not…

[40]

Посетители поблизости смотрят на него, несколько шокированные. Коренастый лейтенант Королевского флота прожигает Тодда взглядом. Моксон ловит этот взгляд и толкает водолаза локтем.

– Закрой рот, парень, иначе тебе переломают кости.

Тодд пожимает плечами.

– Я говорю, посмотрите на луну, – гнет он свое. – Итальянцы будут атаковать.

Непослушными пальцами он прикуривает – зажечь спичку ему удается с трудом, – выпускает дым и снова напевает:

Faccetta nera, bell’abissina,
aspetta e spera,
che già l’ora si avvicina…[41]

– Срать я хотел на твою мать, – презрительно говорит ему морской пехотинец, повернув голову.

Он смотрит на Тодда пристально, изредка моргая. Холодная улыбка не предвещает ничего хорошего, думает Кампелло.

– Ты это о ком?

– О твоей матери, придурок гребаный. Вот я о ком.

Моксон замечает нашивки морпеха у него на левом плече и берет Тодда под руку.

– Пошли, подышим воздухом, – предлагает он.

Это последние разумные слова, которые слышит Тодд. Кампелло с любопытством смотрит, как тот стряхивает руку Моксона, берет за горлышко бутылку из-под «Хейга», разбивает ее о край стойки и, ринувшись в толпу, вступает в драку под песню Бинга Кросби из музыкального автомата. Оба мы в чудесном сне, уверяет Бинг Кросби сладким голосом. Ты и я.

Во все стороны летят стулья, бутылки и кружки с пивом. Пробившись сквозь толпу, полицейский выходит из туннеля на улицу; фонари погашены по причине затемнения. Мостовая, мокрая от ночной влажности, отражает бесчисленное количество светящихся точек; небо усыпано звездами, и в слабом свете луны виднеются очертания крепостных стен. И там он опять закуривает сигарету, прислонившись к стене. Немного погодя выходит Моксон, и Кампелло дает закурить ему. В свете горящей спички Кампелло видит, что воротничок рубашки у капитан-лейтенанта расстегнут, пуговица оторвана, а галстук развязался. Похоже, ему досталось.

– Мне чудом удалось уйти, парень.

– А что там с Тоддом? – интересуется полицейский.

– Там оказались трое его людей.

– Надо же. Пустячок, а приятно.