Итальянец

– В ту ночь, – наконец начала она, подумав еще немного, – после того как я передала ему фотографии в церкви Альхесираса, мы встретились у меня дома. Я вернулась в Пуэнте-Майорга на автобусе и сидела в кресле, Арго лежала у моих ног. Вдруг она заворчала и…

Она открывает – а он стоит за дверью: неподвижная тень на крыльце под звездным небом. Убывающая луна заливает сад неверным светом, в котором едва проступают очертания бугенвиллей и пальм, усыпанных черно-серебристыми точками светлячков. Человек ничего не говорит, и Елена тоже молчит. Они долго стоят молча, глядя друг на друга в темноте, будто любое слово или движение может разрушить то, что происходит между ними или произойдет. Он нерешителен, она не удивлена. Все происходит само собой, тихо и естественно, обоих ведет интуиция или неизбежность.

– Я думаю, что… – говорит он наконец.

– Да.

Елена отступает на шаг в сторону – на ней толстый шерстяной свитер, ее руки тонут в рукавах, – итальянец входит в дом, и Арго, радуясь гостю, вертится вокруг, обнюхивая его ботинки. Электричества нет, и гостиную освещает керосиновая лампа с высоко выдвинутым фитилем; Елена стоит около дивана, где на подлокотнике вверх корешком лежит раскрытая книга. В камине среди углей – раскаленное добела большое полено, и воздух полнится запахом горящей древесины.

Итальянец смотрит на книгу, что лежит на диване.

– Я помешал вам, простите.

– Не говорите глупостей.

Арго трется о ноги гостя. Елена гладит собаку, берет за ошейник, выпускает в сад и закрывает дверь. Потом смотрит на мужчину, который так и стоит посреди комнаты в расстегнутой куртке поверх белой рубашки. Боковой свет лампы освещает одну сторону его лица, другую оставляя в тени. Граверный резец золотисто-красноватого свечения четко очерчивает лицо: твердый подбородок, скулы, прямой нос, ясные глаза, а над ними – упрямый лоб в обрамлении коротко остриженных волос.

– Сожалею, но особо ничего не могу вам предложить, – говорит Елена. – Вы ужинали?

– Да, совсем недавно, не беспокойтесь.

Она подходит к дивану и берет с маленького столика пачку сигарет «Крейвен».

– Я хочу курить… Вы не хотите сигарету?

– Да, спасибо.

– Английские.

Он молча слегка улыбается, когда Елена протягивает ему пачку.

– Возьмите.

Он берет сигарету и зажимает губами. Елена вытряхивает другую и смотрит, как он подходит к керосиновой лампе и наклоняется над фитилем, чтобы прикурить. Бог мой, думает она. Мне нравится даже то, как он прикуривает английскую сигарету.

– Хотите что-нибудь выпить?

– Нет.

Она указывает на стул:

– Пожалуйста, садитесь.

– Предпочитаю еще немного постоять. – Он с легкой застенчивой гримасой растирает поясницу. – Я ехал на мотоцикле от самого Альхесираса.

Сказав это, он озирается, оглядывает корешки книг, рядами выстроившихся на стеллажах («Северная Атлантика», купленная покойным мужем, погибшим в Масалькивире, тоже здесь), еле различимые гравюры на стенах, рабочий стол. Затем переводит глаза на ковер, где лежал без сознания в ту, первую ночь.

– Мне нравится ваш дом. – Он указывает на окно в темный сад. – И снаружи, и внутри. И правда, настоящий домашний очаг.

– Давно вы не были в таком?

– Да, давно.

Вдруг, непонятно почему, ее охватывает панический страх, и она задает вопрос, который не решалась задать до сих пор:

– Вы женаты?

В его пристальном взгляде сквозит любопытство. Неожиданно широкая улыбка лучом света озаряет его лицо.

– Нет, категорически нет.

Елена чувствует себя глупо. Очень глупо. Чтобы скрыть неловкость, она рассматривает уголок сигареты, делает затяжку, подкручивает фитиль в керосиновой лампе, сдвигает пепельницу. Мужчина молча смотрит.

– Вам, должно быть, жарко, – замечает она.

– Да, немного.

– Снимите куртку, если хотите.

– Спасибо.

Он накидывает куртку на спинку стула и остается в рубашке с засученными рукавами. Легкая белая ткань обрисовывает его крепкие плечи и сильные руки. Елене приходится сделать над собой усилие, чтобы сдержаться и не придвинуться к нему ближе. Вдохнуть его запах.

– А как выглядел ваш очаг, когда он у вас был?

Итальянец ненадолго задумывается, наклонив голову. Дважды у него в губах вспыхивает искорка, прежде чем он отвечает:

– Знаете, что такое «squero»?

– Нет.

– Маленький эллинг в моем городе, где делают гондолы.

Она улыбается; она видела такие в кино. Она читала Пруста, Казанову, Генри Джеймса и барона Корво.

– Я никогда не была в Венеции.

– Она красивая и мокрая.

– И, говорят, очень романтическая.

– Возможно, для туристов, но не для венецианцев… Почти восемьдесят лет назад она еще принадлежала австриякам, но все равно осталась типично итальянской.

Елена садится на диван, закрывает книгу, откладывает в сторону и смотрит на него. Он стоит перед ней, все еще не решив, стоит ли садиться.

– Так вот, я вырос в таком эллинге, – добавляет он. – Он принадлежал моему деду, а теперь принадлежит отцу. Это почти на углу маленького канала под названием Сан-Тровазо и канала побольше, который называется Джудекка.

– Надо же. Вы жили среди гондол.