Итальянец

– Но у другого-то там тоже имеется пара друзей… Боюсь, это скоро не кончится.

По улице бегом приближаются четыре тени – красные фуражки указывают на то, что это военная полиция. Через минуту появляются еще несколько человек в белых беретах североамериканского флота. Не обращая внимания на двоих, которые курят у дверей, они, дуя в свистки, устремляются в тоннель с дубинками в руках.

– Сдается мне, у Тодда сегодня будет горячая ночь, – замечает Кампелло.

– Выживет, – вздыхает Моксон. – Этот ублюдок знает, что он всем нам нужен.

– Я влюбилась, – спокойно сказала Елена Арбуэс.

Последний раз, когда я ее видел, шел дождь. Он барабанил по белому истрийскому камню Венеции, затуманивал мосты над серо-зеленой водой каналов и заволакивал окна кафе, где мы с хозяйкой книжного магазина сидели и разговаривали. За окном неторопливыми призраками плыли силуэты прохожих. Сквозь запотевшее стекло различался фасад отеля «Гритти» на другом берегу канала; облака и сырость окутали весь город.

– Все оказалось очень просто, – повторила она после паузы. – Я влюбилась, только и всего.

Я вел себя очень осторожно. В эти наши встречи мне удалось добиться от нее некоего доверия, и я не хотел его потерять. Она попросила не записывать наш разговор. Не хочу, чтобы мой голос записывали, сказала она. От одной этой мысли ей было неловко. На столе передо мной лежала открытая тетрадь с заметками.

– Но вы говорили, что сделали это не из-за любви.

Она широко открыла глаза.

– О-о, конечно нет. С любовью нам просто посчастливилось – она пришла позднее, или просто была, или явилась в конце… Любовь – то, что от нас осталось, когда все закончилось. – Она тихо рассмеялась, помолодев от своей улыбки. – Наша добыча, отвоеванная нами у судьбы.

Я сочувственно ей улыбнулся:

– Нежданный трофей.

– И прекрасный. Тезео был очень хороший человек. В его отряде все были такие. Иначе они бы не сделали того, что тогда сделали. Но он все равно был особенный.

– Расскажите мне о нем, – рискнул я.

– Вы видели его фотографии в книжном магазине: ту, где мы вместе, и ту, где он с Дженнаро Скуарчалупо… Со своим двойником, как он говорил.

– Мне интересно, каким он был человеком.

Я видел, что она колеблется.

– На первый взгляд, до странности простодушным, – ответила она. – В нем была какая-то природная наивность. Не легковерным, ни в коем случае. Безупречный солдат: выдержанный, отважный патриот… Проницательность и дальновидность у него были инстинктивные – так бывает у тех, кто рожден для действия. И ему не нравилось убивать.

– Но он убивал, – сказал я.

Я кое-что записал, и она посмотрела на меня с некоторым опасением, обдумывая мои слова. И мои намерения.

– Разумеется, – подтвердила она. – Он был бойцом. Но всегда переживал, что его военные операции стоили кому-то жизни. Он это принимал, но ему не нравилось.

– Он с вами об этом говорил?

– Очень редко – не слишком приятные воспоминания… Иногда, проснувшись среди ночи, я видела, что он стоит и курит в темноте. Тогда я подходила, обнимала его, и порой случалось так, что он был откровенен со мной, – он словно изливал застаревшую боль. Вспоминал врагов – погибших в огне, утонувших, запертых внутри кораблей, которые он пустил ко дну.

Рассказывая, она внимательно изучала меня. Должно быть, предположил я, хочет проследить, какой эффект произведут ее слова. Убедиться, на чьей я стороне.

– Ему никогда не нравилось убивать, – твердо повторила она.

И снова с опаской глянула на мою тетрадку, так что я решил сменить направление беседы. Сменить тему. Необходимо было ясно понять, что двигало главными участниками. Каковы подлинные основы этой истории. Тетрадь я закрыл и убрал авторучку в карман.

– Он был хорошим мужем, да?

Она с гордостью кивнула. Я видел, как заблестели ее темные, усталые глаза.

– За тридцать лет брака он ни разу не повысил на меня голос, ничем меня не обидел. Всегда был спокойным и нежным, рассудительным; настоящий мужчина. У него были сильные руки, прямая спина и смуглая кожа южанина – мне казалось, она всегда пахнет морской солью… Даже его пот был чистым. Он был настоящим красавцем, а своей улыбкой освещал весь мир. Я чувствовала его рядом с собой и начинала дрожать. И так продолжалось очень долго.

Она умолкла и снова пристально в меня вгляделась. Посмотрела на закрытую тетрадь, потом снова на меня:

– Умеете вы разговорить человека… Вы и сами это знаете, не так ли?

Я засмеялся, а через секунду засмеялась и она.

– Это моя работа, – сказал я.

– И у вас неплохо получается.

– Я стараюсь.

– Несколько лет назад вы бы не вытянули из меня ни единого слова… Про Тезео уж точно. Но я прочитала ваши статьи, и вы пишете о нем и его товарищах с уважением.

– Что тут удивительного? Я восхищаюсь их подвигом.

– О них даже фильмы снимали, только очень плохие.

– Кошмарные.

– Ни один не отражал того, что было на самом деле… Есть несколько книг – они, пожалуй, чуть лучше.

Она с грустью посмотрела на туманные очертания города за мутным стеклом. Когда она была серьезной, тусклый свет и его серые тени старили ее лицо.