Итальянец

– Полагаю, – медленно проговорила она, – вначале я видела в нем героя огромного количества книг, прочитанных в юности, и многое шло от воображения. Но это было не случайно. Он в основе своей такой и был, хотя, возможно, сам этого не сознавал. И от этого становился еще привлекательнее. – Она вдруг взглянула на меня с неожиданным интересом: – Знаете, что у древних значило «Сопtemptor divum»?

– Нет, увы.

– Презирающий гнев богов.

– Ах вот как.

– Тезео был такой. Презирал этот самый гнев не из хвастовства или фанфаронства; для него это было естественно, он о нем не думал, потому что жизнь, история, отечество предложили ему такие обстоятельства, в которых он вынужден был делать то, что делал.

– Понимаю.

Она посмотрела на меня с сомнением:

– Не уверена, что вы понимаете… Я натренирована распознавать героя. Не в современном смысле слова, но в классическом. Поэтому я и узнала в нем героя, как только увидела.

И она сделала странный жест: подняла руки, худощавые и покрытые пигментными пятнами, указывая мне на улицу, словно там, за окном, за мутным стеклом под струями дождя, среди призрачных теней, вот-вот появится Тезео Ломбардо.

– Он был такой храбрый – меня до сих пор в дрожь бросает, когда вспоминаю… Они все были такие.

– И, наверное, хороший отец?

Она помолчала. Я испугался, что допустил бестактность, но через несколько секунд она ответила непринужденно:

– Без сомнения, лучший на свете. Он воспитывал нашего сына в строгости, прививал ему уважение к людям и смелость. И, конечно, любовь к родине…

Она умолкла, подчеркнув последнее слово. Я услышал, как она шепотом повторила «родина», будто хотела убедиться, что оно и есть самое нужное и подходящее.

– Был один очень печальный момент, – продолжала она, немного подумав. – Когда в сорок третьем году Бадольо подписал перемирие с союзниками и освободил всех военнопленных, Десятая флотилия разделилась на два лагеря. Вы что-нибудь знаете об этом?

– Да… Они стали друг другу врагами.

– Одни приняли новое положение и даже сражались вместе с англичанами и американцами; другие сохранили верность Муссолини и Германии. Тезео был из первых и участвовал в подводных операциях союзников в Специи и Генуе… А вот Дженнаро Скуарчалупо предпочел остаться военнопленным и до конца не предавал своего любимого Дуче. Дружба дала трещину. После этого они виделись всего раз, но прежние отношения были уже невозможны. Старые связи оборвались. Мой муж очень из-за этого страдал.

Она с грустью вздохнула. Я не осмеливался открыть рот – боялся потерять ее доверие. После паузы она заговорила снова:

– Скуарчалупо, Лонго, Гатторно, капитан-лейтенант Маццантини… Четверо живых и мертвых товарищей не покидали его сознания весь остаток жизни. – Она вдруг загадочно улыбнулась. – Через несколько лет мой муж сделал одну вещь – возможно, вас заинтересует… Вы знаете что-нибудь о медалях?

– Я знаю, что после войны несколько выживших из Десятой флотилии получили награды. Вы это имеете в виду?

Она кивнула:

– Их наградили за дело, не так ли?.. Все вместе они потопили вражеские корабли общим водоизмещением двести тысяч тонн – в Гибралтаре, Александрии и не только.

– Вашего мужа тоже наградили?

– Ему дали золотую медаль морского флота, высшей степени. Он не собирался жить в Испании, хотя, когда мы поженились, захотел поехать. Мы поселились в отеле Альхесираса, а наутро он нанял лодку и пошел в Гибралтар. Меня с собой не взял… Когда вернулся, я спросила, что он делал, и он ответил: «Я отдал медаль своим товарищам». Я так поняла, он бросил награду в море, там, где они когда-то действовали.

Она мельком взглянула на мою тетрадь с записями.

– Не записывайте то, что я вам сейчас рассказала. И потом тоже, когда уедете, – не надо.

Я ее успокоил. И попросил рассказать о последней атаке на порт Гибралтара. О последних днях.

– Это было очень смело, – ответила она. – Дорого им обошлось, но они здорово вдарили англичанам.

– Отчасти благодаря вам, я думаю.

Она покачала головой:

– Я не так уж много сделала. Несколько фотографий, только и всего.

– Они указывали расстановку судов в порту.

– Не совсем так, – возразила она. – Моя третья попытка провалилась. Я тогда сказала, что больше не вернусь на Гибралтар…

– Но вернулись.

Она сдержала вздох.

– Да, вернулась.

– Почему же вы передумали? Зачем было опять так рисковать собой?.. Это он вас попросил?

Она откинулась на спинку стула, почти шокированная.

– Нет, разумеется, нет. Наоборот. Тезео не хотел, чтобы я возвращалась. Все было так сложно. Окончательное решение оставалось за мной.

Она снова с опаской посмотрела на мою тетрадь. Секунду поколебалась.

– Несмотря на все, что произошло потом, – добавила она, – я никогда в нем не раскаивалась.

Она продолжала коситься на тетрадь. Ей как будто стало вдруг не по себе.

– Пожалуйста, уберите ее с моих глаз.

Я убрал тетрадь в рюкзак, и она успокоилась.