Итальянец

В то время как он очень громко произносил эти страстные слова, в аркаде появилось несколько лиц духовного звания. Они направлялись в главный неф, но остановились, привлеченные звучным голосом Винченцио. Заметив необычную позу Скедони и яростную жестикуляцию Вивальди, они поспешно приблизились к ним.

— Умерьте свой пыл, — заговорил один из незнакомцев, хватая Вивальди за край плаща, — неужели вы не видите, кто перед вами?

— Я вижу лицемера, — бросил в ответ Вивальди, делая шаг назад и высвобождая свою одежду, — передо мной человек, призванный хранить мир и спокойствие и пренебрегший этой священной обязанностью. Я…

— Опомнитесь, побойтесь Бога! Перед вами лицо, облеченное священным саном. — При этих словах служитель церкви указал на монаха. — Оставьте же храм, покуда еще можете сделать это невозбранно, дабы не навлечь на себя кару, о какой вы и не подозреваете.

— Я не уйду, прежде чем не услышу ответ на свои вопросы, — отрезал Винченцио, обращаясь к Скедони (священника он даже не удостоил взглядом). — Я повторяю: где Эллена ди Розальба?

Духовник все так же хранил молчание, не дрогнув ни единым мускулом.

— Это невыносимо и непостижимо уму! Говорите! Отвечайте или бойтесь моих разоблачений. Все еще ни слова? Вам известен монастырь дель Пьянто? А исповедальня кающихся, облаченных в черное?

Тут юноше почудилось, что в лице монаха произошла перемена, и он добавил:

— А памятна ли вам та страшная ночь, когда на ступенях исповедальни была рассказана некая история?

Скедони встрепенулся, обратил на Винченцио взгляд, способный, казалось, испепелить дотла, и вскричал страшным голосом:

— Прочь, изыди, святотатец! Трепещи, ибо возмездие за кощунство будет ужасно!

Скедони умолк и, стремительной тенью скользнув вдоль аркады, в одно мгновение скрылся с глаз. Вивальди ринулся за ним, но был задержан окружившими его монахами. Глухие к его мукам, разъяренные его обличениями, они требовали, чтобы юноша немедленно покинул монастырь, угрожая в противном случае заключить его в темницу и подвергнуть суровому наказанию за посягательство на покой — более того, на достоинство — одного из представителей их святого ордена во время свершения епитимьи.

— Он нуждается в покаянии, но кто вернет мне счастье, предательски разрушенное этим монахом? Поверьте, почтенные отцы, деяния вашего собрата ложатся на орден черным пятном позора! Ваш…

— Довольно! — вскричал один из иноков. — Наша обитель горда добродетелями отца Скедони; ему нет равных в неуклонном исполнении обрядов, в умерщвлении плоти… Но что же я впустую расточаю хвалы перед тем, чей ум не вместит святых тайн нашего призвания?

— К padre abate⁵ его! — закричал разъяренный священник. — В темницу его!

— В темницу! — подхватила братия.

Юношу едва не увлекли прочь, но с внезапной силой, которую придала ему оскорбленная гордость, он вырвался из цепких рук, бросился к противоположному порталу церкви и очутился на улице.

Смятение возвратившегося домой Винченцио вселило бы жалость в любое сердце, не защищенное броней предрассудков или своекорыстия. Молодой человек избегал отца, но желал повидать маркизу, которая в упоении успеха по-прежнему оставалась бесчувственной к страданиям сына.

Когда маркизе стало известно о его предстоящем бракосочетании, она, вознамерившись помешать ненавистному ей союзу, обратилась, по своему обыкновению, за советом к духовнику, который и предложил план, встретивший полное ее одобрение. Немало способствовало успеху их замыслов давнее, с детских еще времен, знакомство маркизы с аббатисой монастыря Сан-Стефано — знакомство столь тесное, что можно было бы без колебаний положиться на приятельницу в задуманном деле. В своем ответе на предложение маркизы аббатиса выразила не просто согласие, но горячее желание помочь и тем самым полностью оправдала оказанное ей доверие. После того как план маркизы увенчался полным успехом, нельзя было надеяться, что маркиза откажется от него, поддавшись мольбам и слезам изнемогающего от горя сына. Винченцио покинул покои матери, раскаиваясь в наивности своих надежд и предаваясь тоске, близкой к отчаянию.

Был призван на выручку верный Пауло, но и его усилий недостало, чтобы узнать хоть что-нибудь о судьбе Эл-лены. Вивальди отослал слугу на дальнейшие поиски, а сам удалился в свои комнаты, где попеременно то погружался в глубины скорби, то тешил себя слабой надеждой измыслить средство, которое поможет горю.