Но прежде всего Винченцио еще раз заглянул в отцовский дом, отнюдь не с целью рассказать маркизу о своих планах или даже проститься; Винченцио собирался лишь дождаться своего слуги Пауло, которого хотел сделать участником своих поисков. В душе Вивальди вновь ожила надежда, сколь бы ни был слаб питавший ее источник; полагая, что его намерения совершенно неизвестны тем, кто мог бы им воспрепятствовать, он не остерегался ни при отъезде из Неаполя, ни во время самого путешествия.
Глава 10
Змее ужалить ты позволишь дважды?
Маркизу встревожили некоторые намеки, оброненные сыном во время их последнего разговора, а также странность его поведения; потому она и решилась призвать к себе своего постоянного советчика, Скедони. Тот, памятуя об оскорблении, которое ему пришлось претерпеть в церкви Спирито-Санто, повиновался с досадой и неохотой; утешением ему служила только злобная надежда, что подвернется случай удовлетворить свою жажду мести. Его лицемерие подверглось разоблачению, величавая поза, долженствовавшая изобразить полную отрешенность от мирской суеты, была осмеяна. Память об этом поругании пробуждала в душе Скедони страсти самые пагубные; он помышлял о возмездии — и возмездии ужасном. Вслед за сценой в церкви духовнику маркизы пришлось претерпеть немало унижений. Честолюбие — в этом нетрудно было убедиться — являлось одним из главных побудительных мотивов всех действий Скедони, и суровая набожность, каковую он издавна счел за лучшее на себя напускать, призвана была послужить его продвижению по пути успеха. Члены сообщества, к коему принадлежал отец Скедони, недолюбливали своего тщеславного собрата; не было недостатка в желавших опровергнуть его слова, раскрыть его заблуждение; многие ненавидели Скедони за его гордость, завидовали его благочестивой репутации и посему радовались выпавшему на его долю унижению и пытались использовать его в собственных интересах. Шепоток, кривые усмешки знаменовали триумф врагов и убыль доброй славы Скедони, а он, хотя и заслужил презрение, не желал и не мог его терпеть.
Но главной причиной охватившего Скедони страха стали оброненные Вивальди намеки по поводу событий его прошлой жизни; они побудили монаха с крайней поспешностью покинуть церковь. Намеки эти так устрашили Скедони, что он не остановился бы, возможно, перед тем, чтобы обречь Винченцио на вечное молчание, сведя его в могилу, если бы не опасался мести со стороны семейства Вивальди. Происшествие в церкви лишило монаха сна и покоя; он едва прикасался к пище и почти все время проводил коленопреклоненным на ступенях главного престола. Богомольные прихожане при виде его застывали в восторженном изумлении, недруги из числа братии с усмешкой проходили мимо. Скедони, казалось, был равно бесчувствен как к тому, так и к другому, ибо отрешился от бренного мира и готовился к миру высшему.
Терзания ума и изнуренной покаянием плоти поразительно изменили его: он стал более походить на призрак, нежели на живого человека. Мертвенно-бледное, исхудалое лицо, недвижный взгляд запавших глаз, весь облик Скедони выдавали человека, одушевленного безумной, неземной энергией.
Когда маркиза призвала его к себе, совесть монаха тут же принялась нашептывать ему, что этим вызовом он обязан разоблачениям Вивальди. Вначале духовник решился оставить этот призыв без внимания, но вслед за тем рассудил, что подобное поведение послужит лишь доказательством его вины, тогда как, положившись на свое хитроумие и красноречие, он вполне мог рассчитывать на спасение.
Таким образом, то поддаваясь страхам, то утешаясь надеждой, явился исповедник в будуар маркизы. Увидев его, она вздрогнула, но не смогла сразу отвести взгляд от его изменившегося лица; оказавшись объектом пристального внимания, Скедони не смог скрыть своей тревоги.
— Мир тебе, дочь моя, — произнес исповедник и, не поднимая глаз, уселся.
— Я намеревалась поговорить с вами, отец мой, — начала маркиза с большой серьезностью, — о важных обстоятельствах, вам, вероятно, небезызвестных. — Она остановилась, а Скедони в напряженном ожидании склонил голову.
— Вы безмолвствуете, отец? Как мне истолковать ваше молчание?
— Думаю, вы введены в заблуждение, — последовал неосмотрительный ответ.
— Напротив, я располагаю самыми достоверными сведениями; если бы у меня оставались хоть малейшие сомнения, я бы за вами не послала.
— Синьора, не будьте так легковерны, — неосторожно сказал исповедник, — излишняя доверчивость — источник многих бед.
— Я — легковерна? Если бы это было так! Знайте же, что мы стали жертвами предательства.
—
Маркиза поведала ему, что Винченцио уже несколько дней не дает о себе знать, и столь длительное отсутствие, бесспорно, свидетельствует о том, что ему удалось установить как место заключения Эллены, так и имена тех, кто ответствен за ее похищение.