Итальянская комедия Возрождения

Мастер Андреа. Ха-ха-ха! Ох! Ох! Вас и с помощью морской карты не разыщешь. Теперь слушайте: если кого увидите, делайте вид, что вы должны вынести ящик от синьоры, а если никого не увидите, входите в дом, принимайтесь за дело и, хоть раз в жизни, дайте волю своим мечтам и желаниям.

Мессер Мако. Мне кажется, что я вот уже тысячу лет жду не дождусь такого случая.

Мастер Андреа. Ты, Грилло, потихоньку следуй за ним и, как вам повстречается ее покровитель, не пугайтесь, он ничего не заподозрит, ибо ты похож на мессера Мако, а мессер Мако — на носильщика.

Мессер Мако. Не отходите от меня, боюсь, как бы это испанское отродье не выпотрошило мне кишки. Горе мне! Вот он. Я боюсь! Я весь дрожу!

Мастер Андреа. Не бойтесь. Идите прямо к ней. Однако что за хитрая бестия этот Дзоппино: глядя на его движения, на походку и на манеру носить плащ и шпагу, можно подумать, что это настоящий испанец-головорез.

ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ

Дзоппино, переодетый, мессер Мако, мастер Андреа, Грилло.

Дзоппино. Не отнесешь ли покойника на кладбище?

Мессер Мако. Давайте. Мне не впервой.

Дзоппино. Нынче, как хлеб подешевел, вы, сволочи, утруждать себя не хотите.

Мессер Мако. Утруждать себя, конечно, я не собираюсь, разве только ящиком этой синьоры.

Мастер Андреа. Носильщик, помоги этому синьору.

Мессер Мако. Учитель, разве вы меня не узнаете?

Мастер Андреа. Чтоб тебе пусто было! Ты кто?

Мессер Мако. О Господи, я пропал! Я сам себя не узнал в этой одежде! Грилло, разве я не твой хозяин?

Грилло. Клянусь телом того, от кого никогда не отрекусь, я не я, если тебя не прикончу.

Дзоппино. Отпустите этого осла. Пусть он треснет, а я заставлю его нести свою ношу. По городу объявлено, что всякий, кто опознает или захватит некоего мессера Мако из Сиены, прибывшего в Рим без паспорта и в качестве шпиона, обязан доставить его губернатору под страхом смерти. Как полагают, губернатор намерен его оскопить.

Грилло. Горе мне!

Мастер Андреа. Не бойтесь, мы наденем ваше платье на этого носильщика, и пристав, который примет его за мессера Мако, схватит и оскопит его вместо вас.

Мессер Мако. Я носильщик, носильщик, а вовсе не мессер Мако! Помогите, помогите!

Дзоппино. Хватай его, держи! Шпион, обманщик! Ха-ха! Беги за ним, Грилло, как бы чего не вышло. А то какой-нибудь пиявка банкир окажется его родственником и нас за это возненавидит. Так и вижу, как среди прилавков иной сплетник, окруженный толпой зевак, хохочет над этой проделкой.

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Параболано, Валерио.

Параболано. Ну и что, если Россо в шутку злословил обо мне с Каппой?

Валерио. Хоть от похвал такого человека^{91} никому не прибудет и от осуждений его ни у кого не убудет, все же не следует восхищаться Россо как вместилищем всех добродетелей.

Параболано. Я восхищаюсь своим здоровьем, но не тем человеком, который услужливо стелит мне постель, и не тем, кто расторопно чистит мою одежду, и не тем, кто считается знатоком хорошего тона, и не тем, кто докладывает мне жалобы моих слуг на меня, и не тем, кто целыми днями морочит мне голову музыкой и стихами, выпрашивая и вымогая у меня подарки. Ты меня понимаешь?

Валерио. Что до меня, то я всегда выполнял обязанности верного слуги и блюстителя вашей чести, и я предпочитаю выслушивать упреки за это, чем похвалу за то, что предложил вам нечто недостойное ни вашего, ни моего положения. Но ведь недостаток общий для всех синьоров — это нежелание слышать правду или вообще что-либо толковое.

Параболано. Молчи, говорят тебе, молчи.

Валерио. Я человек прямой и потому говорю свободно.

Параболано. Успокойся, и пойдем домой.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Россо, Альвиджа.

Россо. Теперь дело в твоих руках.

Альвиджа. Ты думаешь, мне впервой?

Россо. Ну, я-то не думаю.

Альвиджа. Тогда предоставь уж мне обо всем подумать.

Россо. А вот и хозяин. Видишь, с каким кислым лицом он смотрит на небо, скрестив руки на груди… а вот теперь покусывает палец и чешет затылок: ни дать ни взять человек, который в душе произносит проклятия.

Альвиджа. Что ты! Это верные признаки влюбленности.

Россо. О, какое дурачье эти сердечные привередники, которые все время что-то бормочут о всяких герцогинях да княгинях.^{92} Я думаю, что чертовски трудно чего-нибудь добиться от благородной дамы, и те, кто хвастается, будто чего-то добился или что-то сказал синьоре такой-то или синьоре такой-то, в конце концов довольствуются простой потаскухой.