Итальянская комедия Возрождения

Альвиджа. Ну и бесстыжий же этот твой двор. Бог знает до чего докатились. И этакое скотство творится под эгидой митры!

Россо. Брось свои причитания! Лучше скажи, что ты можешь сделать, чтобы удержать моего хозяина?

Альвиджа. Да уж что-нибудь да смогу. Неужто ты принимаешь меня за безмозглую дурочку?

Россо. Есть у тебя кто на примете?

Альвиджа. Жена булочника Арколано — лакомый кусочек, и она целиком в моих руках. Прикажу ей прийти к нам в дом, и в темноте мы их спарим.

Россо. Здорово придумала!

Альвиджа. Можно найти сколько угодно благородных дам, которые кажутся божественными только благодаря нарядам и белилам, но которые в действительности весьма жалкие приманки. А у Тоньи — жены булочника — телеса такие белые, тугие, юные и чистые, что сделали бы честь любой королеве.

Россо. Допустим даже, что Тонья уродина и ничего не стоит, но все равно она покажется ангелом моему синьору. Ведь у синьоров меньше вкуса, чем у покойников. Пьют они всегда худшие вина, едят самые отвратительные блюда, принимая их за самые лучшие и самые дорогие.

Альвиджа. Итак, мы договорились. Вот и наш домишко. Возвращайся к хозяину, узнай его решение и час, когда он хочет прийти. И главное — не забудь захватить ожерелье. На досуге его поделим.

Россо. Хорошо, хорошо. Бегу.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Валерио, Фламминио.

Валерио. Вот уже целый час, как ты безумствуешь. Не бросай службы, ибо желания придворного осуществляются именно тогда, когда он меньше всего этого ожидает.

Фламминио. Как могут осуществляться мои желания, коли они еще не созрели? Увидев в зеркале свою седую бороду, я почувствовал, как у меня навернулись слезы от великой жалости к самому себе. Ведь жить-то мне не на что. А следственно, какие могут быть у меня желания? О, я несчастный! Сколько проходимцев, сколько лизоблюдов, невежд и обжор разбогатели на моих глазах, а я — нищий! Довольно, я решил уйти, чтобы умереть в другом месте. Но если что и повергает меня в величайшее уныние, так это то, что я пришел сюда молодым, а ухожу глубоким стариком, пришел одетым, а ухожу голым, пришел напичканный надеждой, а ухожу преисполненным отчаяния.

Валерио. А честь? Неужели ты хочешь зачеркнуть все то время, которое служил верой и правдой?

Фламминио. Это-то меня и убивает.

Валерио. Синьор наш тебя любит, и ты увидишь, что, как только представится случай, он о тебе вспомнит.

Фламминио. Вспомнит? Да! Если бы в Тибре текло молоко, он не разрешил бы мне и палец в него окунуть.

Валерио. Глупости, которые ты сам напрасно вбиваешь себе в голову. Но скажи, куда ты пойдешь? В какой город? К кому?

Фламминио. Мир велик.

Валерио. Был велик, но сейчас он мал настолько, что талантливые люди уже не могут в нем поместиться. Я не отрицаю, что наш двор в упадке, но все же все-то к нему стремятся, все-то в нем уживаются.

Фламминио. Каким бы он ни был, но я решил уходить.

Валерио. Обдумай как следует, а уж потом решай. Сейчас уже не те времена, когда по всей Италии из конца в конец знатные синьоры держали свой пышный двор: в Неаполе был король, в Риме — бароны, во Флоренции — Медичи, в Сиене — Петруччи, в Болонье — Бентивольи, в Модене — Рангони, в особенности граф Гвидо, который своей обходительностью завоевывал всех блестящих людей своего времени, а когда его не стало, ему наследовала великодушная синьора Арджентина,^{96} единственный луч целомудрия в наш позорный век.

Фламминио. Я знаю, кто она, и, не говоря о ее редчайших добродетелях, я преклоняюсь перед ней за ту безмерную привязанность, которую она питает к прекраснодушнейшему королю Франциску, и надеюсь скоро увидеть его величество достигшим того благополучия, которое, в соответствии с его заслугами, желает ему эта отменнейшая женщина и весь мир.

Валерио. Вернемся к нашей беседе. Куда же ты направишься? В Феррару? Но что ты будешь там делать? В Мантую? А что ты там скажешь? В Милан? На что ты там будешь надеяться? Послушайся же человека, который желает тебе добра. Оставайся в Риме, ведь даже если бы здесь не было ничего, кроме щедрости дона Ипполито Медичи,^{97} служащего примером для двора и прибежищем для столь великого множества талантов, доброе старое время должно неминуемо к нам вернуться.