Итальянские альпийские стрелки на Русском фронте 1942–1943

Мы должны развернуть службу на дороге, для сортировки сбившихся с пути и отставших из дивизии «Тридентина». Тянули жребий, у меня дежурство с 11 до 12 часов.

Поели съестные припасы из неприкосновенного запаса.

1 февраля 1943

Остановка в деревне (кажется Бессараб?).

Приказ оставить всех раненых и обмороженных из нашей части, полковой медик должен будет погрузить их на поезд. Вздор! Чепуха! Раненых покинули, оставили в бесполезном ожидании, они становились такими же сбившимися или отставшими, короче – брошенными и никому не нужными.

2 февраля 1943

Утром продолжили марш на запад. Говорили, что на днях нас погрузят в поезд. Вздор!

Мы часто идем вдоль железной дороги, видим много поездов, но перевозящих только немцев, у них все только для своих: сани, мулы, лошади, а для итальянцев ничего, только если раненые с ампутацией или с гангреной ног!

Днем прибыли в Шебекино. Генералы Гарибольди и Ревербери осмотрели остатки дивизии «Тридентина»: несколько саней и длинный ряд отставших, согнутых пополам, одетых в рванье. Остановился длинный поезд, очевидно не для нас. Продолжаем пеший марш. Пересекли деревню. Пешком, приводили в порядок сани между избами.

Меня позвали в штаб полка. С одним сержантом из штабной роты батальона мы должны добраться до штаба дивизии «Тридентина», как каптенармусы от батальона «Тирано». В избе штаба дивизии нашел Грассо, знакомого мне альпийского стрелка из «Барго Сан Далмаццо». Он дал мне глоток коньяка. Прибыл генерал Ревербери, в домашних тапочках и в кавалерийских штанах, с насморком. Он обессилен, говорил с трудом, сообщил, что всех разместят, хватит места для всей дивизии «Тридентина».

Военная служба, эта тупая военная служба возобновилась.

Должны были преодолеть четыре километра пешком, чтобы разместиться нашей части. Спросил штабного капитана, нет ли грузовика из штаба дивизии, не знаю, что делать, опять появились самолеты, как ритуал. Штабы и высшие офицеры возобновили свою деятельность. Вчера умер один высший офицер от апоплексического удара, говорят от несварения мармелада!

Поднимаю руку для остановки автомашины. Как ни странно, машина остановилась. Водитель узнал меня, он был из моего города. Он должен был продолжать путь в противоположном направлении, но любезно погрузил нас. /…/

4 февраля 1943

Находились около Белгорода. Проделали длинный марш несмотря на холодный ветер и снег.

10 февраля 1943, Яковка

Мы остановились третий раз за целый день, после гибельного отступления. Все мы были больные, кто более, кто менее обморожены, с бронхитом, с бесконечной диареей, с глазами, видевшими весь ужас нашего тяжелого креста.

Бог Христос, ты, который шел с нами от Белогорья до Белгорода, который видел, сколько мы терпели и сколько переносили всего, почему не сжалишься к нам? Почему ты хочешь испытать нас еще? Теперь это только остатки, все самые лучшие из нас были убиты в боях, многие пропали без вести в холод при температуре 40 градусов ниже нуля, ради спасения спасенных. Звериная теория, когда спасаются спасенные, но об этом лучше не думать. Необходима сейчас одна остановка для успокоения нервов, чтобы осмотреть еще раз наш тыл. Потом, думаю, мы забудем все, все кроме одной вещи: ненависти к немцам.

С Россией покончено: бедные альпийские стрелки, сколько мертвых!

В то трагическое утро 26 января многие запятнали себя, но многие оставались на снегу в 40-градусный мороз и не шли вперед, потому что были мертвы. Это точки, разбросанные в шахматном порядке на снегу, как будто замерли перед атакой, не в силах идти дальше. Оставим умерших в покое. Санки от немецких свиней и мучительное бегство колонны. Ваши тела пробитые, ваши головы, сложенные без сострадания, без понимания, без заботы, это вы открыли дорогу всем остальным.

Бедные мертвые альпийские стрелки!

Были и такие зрители, которые смотрели на эти черные пятна и говорили, что альпийские стрелки не отважатся идти вперед, сквернословили. Зрители не понимали, что они были все мертвы.

Бедный батальон «Тирано», сколько крови, сколько мертвых, сколько раненых, сбившихся с пути и потом умерших от холода. Должны удирать, все убегают: одной огромной озверевшей массой, не думая ни о чем, просто убегают.

Почти шестьсот километров тащились по колено в снегу, с боями, без сна, без питания, переносили жуткий холод и все остальное невзгоды.

Здесь все вернувшиеся. Сейчас еще не знающие, когда наступит конец. Может быть, конец в Киеве, это еще четыре сотни километров. Кто дойдет?

Нас уже немного, многие мертвы или пропали без вести. Идем, все еще идем, все время идем. Видели станции, железную дорогу, но только смотрели на них, потому что все это предназначено для немцев.

Теперь мы представляем безоружную массу, как толпу пленных. Не служим больше никому, мы теперь обуза для этих немецких собак, которые должны спастись. Также наших раненых, наших обмороженных тащили на санях, для того чтобы они не пропали.