Итальянские маршруты Андрея Тарковского

Рождество и Новый год Тарковский отмечал во Флоренции, в «своей» квартире, в доме, который любовно подготовила для него жена. Вот только пребывание здесь оказалось недолгим. Стоило лишь начаться желанной «новой жизни», за которую супруги боролись много лет, как Ларисе стало известно о болезни мужа. Узнала она всё не от него, Андрей так и не решился поговорить с ней на эту тему, но случайно обмолвился Яблонский. С супругой режиссёра случилась затяжная истерика.

Трудно не думать о том, что согласно первоначальной задумке, главный герой «Ведьмы» — будущий Александр из «Жертвоприношения» — страдал от онкологического заболевания. Совсем недавно в упоминавшемся французском интервью Тарковский говорил: «Я никакой не пророк». Но в более ранней беседе он сообщал совсем другое: «Поэтическая картина, которую я когда-либо выдумываю, становится конкретной, осязаемой действительностью, которая материализуется и начинает — хочу я этого или не хочу — оказывать воздействие на мою жизнь. Разумеется, обращение с такой возникшей помимо меня действительностью, берущей, однако, своё начало в мире представлений того человека, которого она вдруг настигает, — всё что угодно, только не приятная вещь. Напротив, воспринимаешь себя как инструмент или как меч, прекращаешь быть личностью в автономном, ответственном за себя смысле, чувствуешь некую раздвоенность, воспринимаешь себя как медиум, не владеешь более полностью самим собой. Если жизнь буквально по пятам следует за идеями, которые высказываешь, то тогда эти идеи уже больше не свои, они — только послания, которые получаешь и передаёшь дальше. В этом смысле Пушкин прав, когда говорит, что каждый поэт, каждый подлинный художник — помимо своей воли пророк».

Лещиловский узнал о болезни режиссёра после Рождества. Он приезжал во Флоренцию для того, чтобы получить новые наставления по поводу озвучивания. В начале января Михал отвозил Тарковского в аэропорт — тот снова летел в Париж. По дороге Андрей попросил его изменить дедикацию, которой заканчивается фильм. То, что картина будет посвящена Тяпе, было решено давно, хотя впервые запись об этом появляется в «Мартирологе» лишь 10 декабря. Ранее режиссёр представлял себе титр так: «Посвящается моему сыночку Андрюше, которого так заставляют страдать». Во флорентийском аэропорту он попросил Лещиловского написать: «Моему сыну Андрюше, которому я завещаю бороться также неустанно». Возникает слово «завещаю», и суть меняется разительно. В конечном же итоге формулировка будет более аморфной и менее радикальной: «Посвящается моему сыну Андрюше, с надеждой и утешением[1067]». Возможно, отказ от глагола «завещать» связан с тем, что совсем скоро они с сыном всё-таки увидятся, но стоя в зале аэропорта было ещё невозможно поверить, что режиссёр получит шанс лично произнести, глядя в глаза своему Тяпе: «Посмотри этот фильм, там всё, что я хотел тебе сказать». Приведённую фразу Андрей Тарковский-младший станет повторять в интервью многократно.

Нетрудно заметить, что работы, которые главный герой настоящей книги снимал в СССР, были ориентированны в прошлое, тогда как снятая за рубежом «Ностальгия» — картина о будущем. Пришло время сказать, что более сложным эффектом предиктора обладает «Жертвоприношение», которое идёт дальше, за пределы бытия своего автора, становясь его посмертным заветом сыну. В интервью[1068] Тарковский говорил: «Произведение искусства не всегда зеркально отражает внутренний мир художника, особенно его наиболее тонкие стороны, хотя, безусловно, существует определенная логика в их соотношении».

Вообще, рассуждая о шведском фильме мастера, нельзя не вспомнить про эстетизм Оскара Уайльда — писателя, которого режиссёр в дневнике не упоминал ни разу. Уайльд полагал человеческую жизнь бессмысленной и не имеющей формы. Её можно сравнить с тестом, вылезающим из квашни. Искусство же — это готовый пирог. Оно имеет форму, цель, строгость, красоту, эталоны и… ритуалы. Оскар писал в пику Аристотелю, утверждавшему обратное: «Не искусство копирует жизнь, а жизнь копирует искусство». Последние, провидческие работы Тарковского подтверждают этот тезис как ничто другое. Да и тезаурус понятий загадочным образом схож у этих двух чрезвычайно далёких авторов. Известно, что в определённый момент биографии Уайльд чрезвычайно полюбил читать лекции — Тарковский тоже. Один из наиболее известных его эпатажных примеров истинности эстетизма состоял в том, что Японию придумали прерафаэлиты. Ясно, что именно он имел в виду: действительно, художники этого направления создали моду и представление европейцев о далёком государстве, но почему он выбрал именно Страну восходящего солнца?.. Вероятно, по тем же причинам, по которым это делал в своих суждениях режиссёр.