20 января Марина Влади с мужем ходили на ужин в советское посольство. Наверняка, приглашали и режиссёра с супругой, но они не согласились ступить на территорию, которая, согласно официальному статусу, считается советской. В конце посол Воронцов попросил передать Тарковскому, что, при желании, он может вернуться в Москву в любой момент. Заметим, что по прошествии лет в разговоре с автором этих строк Влади опровергла, что некий обед в посольстве имел место.
21 января звонил Максим Шостакович, случай которого когда-то так вдохновлял Андрея на то, чтобы решительно переменить свою жизнь. Это удивительно и символично — разговор состоялся после того, как все события, вызывавшие некогда столько сомнений, оказались позади. В этой связи крайне показателен сон, который Тарковский запишет в дневнике через четыре дня. Режиссёру приснится, будто он «попал в самый центр, в гнездо змей. Выбравшись оттуда, долго не мог освободиться от уже мёртвых, безвредных змей, приклеившихся к телу». Видение трактуется довольно однозначно.
22 января Тарковские переехали в съёмную квартиру на Claude Terrasse, 42, квартира 71, поскольку вчетвером оставаться у Влади было уже невозможно. Самочувствие Андрея стало очень скверным, хотя лечение, по мнению доктора, протекало отнюдь не худшим образом. При этом в дневнике появляется всё больше хозяйственно-вещевых записей. Марина летела в Москву, и Тарковские отправили с ней посылку Ольге. Содержимое режиссёр описал так: марки, кольца, «о Шарле», первый том «Мифов» и фотографии. Ассорти из пяти абсолютно разных «типов» вещей: предметы коллекционирования (зачем они сейчас?!), драгоценности, сведения, книга и запечатлённое время — память на фотобумаге.
Упомянутый Шарль — новый французский знакомый Тарковского, богатый человек, располагавший имением в дальнем пригороде Парижа. По всей видимости, через него можно было устроить приезд Ольги, а то и фиктивный брак. Впрочем, как выяснится позже[1076]
, сама девушка вовсе не хотела эмигрировать, чем очень огорчала родителей. Да и Влади сведений «о Шарле» ей не передала, но повидалась с Олегом Халимоновым.Халимонов входил в то неформальное творческое братство, которое сформировалось некогда в Большом Каретном переулке. Иными словами, он — друг юности не только Тарковского, но и Высоцкого, потому Марина хорошо его знала. Будучи моряком, широкому кругу Олег известен единственной ролью в кино: он снимался в фильме «Один шанс из тысячи» (1968), соавторами сценария которого были Тарковский[1077]
, Артур Макаров и Левон Кочарян — хозяин квартиры в Большом Каретном, где и собирались друзья. Кочарян же выступал режиссёром.В упомянутой роли сниматься собирался Высоцкий, но он уже был слишком известен и занят, а потому предложили Халимонову. Главного же героя воплотил Анатолий Солоницын. Тем не менее с фильмом связана большая драма: в процессе съёмок выяснилось, что Левон тяжело болен и доделывал фильм другой их общий друг — Эдмонд Кеосаян. Вскоре Кочарян скончался.
Так или иначе, получить весточку из самого сердца своей юности Тарковский будет очень рад. Он вообще с большой нежностью вносил в «Мартиролог» записи о контактах с дорогими ему людьми из Москвы. В том числе, о контактах сугубо эфемерных. Так, в дневнике появлялись заметки о том, что ему снились Александр Мишарин[1078]
, Николай Гринько и Марианна Чугунова[1079].23 января в Париж к режиссёру приехал Михал Лещиловский и привёз практически законченный фильм. Всего в ходе работы над «Жертвоприношением» он приезжал из Швеции четырежды, чтобы показывать материал и получать корректирующие комментарии мастера. Однако именно этот визит имел особое значение. Картину смотрели на следующий день, когда прибыли Анна-Лена Вибум, Свен Нюквист и Лейла Александр-Гарретт. Крис Маркер вновь снимал происходящее. То, как в ходе просмотра, в чрезвычайно редкий теперь эпизод любимой работы режиссёр меняется в лице, как лежащий на кровати человек буквально оживает, производит огромное впечатление.
Именно увидев фильм на небольшом телевизоре в съёмной квартире, Тарковский высказался по поводу колористического решения. Он хотел, чтобы насыщенность цвета становилась всё меньше после того, как герои увидели сообщение о войне… по телевизору. Как рифмуются эти два бытовых прибора, расположенные на расстоянии в полторы тысячи километров! Нюквист предлагал увеличить контраст снов. Тарковский подчёркивал, что не должно быть «математически правильного соотношения между тенями и светом», но нужно «такое состояние… потрясающее совершенно… Здесь не должно быть сепии никакой». Цветность убавили. Для этого потребовалась довольно необычная обработка плёнки. Денег на сложный химический процесс «выбеливания» вновь не нашлось, опять выручили японцы.