Читаем Итальянский футуризм. Манифесты и программы. 1909–1941. Том 1 полностью

1. Мы систематически уничтожаем литературное Я, чтобы оно рассеялось во всемирной вибрации, приходим к выражению бесконечно малого и смешения молекул. Пример: Мгновенное смешение молекул в отверстии, пробитом пушечным выстрелом (последняя часть «Форта Кейттам-Тепе» в моей поэме «Занг Тум Тууум»). Так поэзия космических сил вытесняет человеческую поэзию.

Отменяются старые пропорции повествования (романтические, сентиментальные и христианские), когда раненный в бою имел неоправданно большое значение по сравнению с орудиями разрушения, стратегическими позициями и погодными условиями. В моей поэме «Занг Тум Тууум» я описываю расстрел предателя-болгарина несколькими словами на свободе, зато я растягиваю изложение спора двух турецких генералов о дальности стрельбы и орудиях противника. В октябре 1891 года, находясь на батарее Де Суни в Сиди-Мессри, я заметил, что сияющее агрессивное дуло пушки, раскалённой от солнца и быстрой стрельбы, почти заслоняет собой зрелище растерзанной или умирающей человеческой плоти.

2. Я неоднократно доказывал, что существительное, истрёпанное многочисленными сочетаниями и тяжестью парнасских или декадентских прилагательных, вновь обретает свою абсолютную ценность и выразительную силу, если его обнажить и изолировать. Среди обнажённых существительных я выделяю элементарные существительные и существительные синтеза-движения (или узел существительных). Это не абсолютное различие, а следствие почти неуловимой интуиции. Пользуясь гибким и понятным сравнением, скажу, что я воспринимаю каждое существительное как вагончик или как ремень, приводимый в движение инфинитивом глагола.

3. Исключая необходимый контраст и смену ритма, разные глагольные наклонения и времена следует отменить, потому что они превращают глагол в разболтанное колесо дилижанса, подлаживающееся под неровные просёлочные дороги и не способное быстро катить по гладкому шоссе. Глагол в инфинитиве и есть двигатель новой лиричности, проворный, как колесо поезда или как винт аэроплана.

Разные наклонения и времена глагола выражают осторожный убаюкивающий пессимизм, узкий, эпизодический, случайный эготизм, взлёт и падение силы и усталости, желания и разочарования, одним словом, задержки в стремительном порыве надежды и воли. Инфинитив глагола – воплощение оптимизма, абсолютного великодушия и безумства Становления. Когда я говорю «бежать», какой у этого глагола субъект? Все и всё, т. е. всемирное распространение бегущей жизни, сознательной частичкой которой мы являемся. Например: Финал «Зала гостиницы» поэта слов на свободе Фольгоре. Инфинитив глагола – это страсть Я, которое отказывается от себя, становясь всем, это героическая непрерывность, не затронутая силой и радостью действия. Инфинитив глагола = божественность действия.

4. Одно или несколько прилагательных, окружённых скобками или поставленных рядом со словами на свободе по перпендикулярной линии (к месту), могут придать повествованию различное настроение и определяющие его тона. Такие прилагательные-настроения или прилагательные-тона не заменить существительными. Всё это интуитивные убеждения, доказать которые сложно. Полагаю, что выделив, например, существительное «жестокость» (или употребив его к месту в описании резни), мы получим чистое состояние жестокости, запертое неподвижно в чётких границах. Поставив прилагательное «жестокий» в скобки или употребив его к месту, я превращу его в прилагательное-настроение или в прилагательное-тон, и оно целиком охватит описание бойни, не останавливая поток слов на свободе.

5. Вопреки самым умелым деформациям, синтаксическое предложение всегда содержало научную фотографическую перспективу, полностью противоположную правам эмоций. Слова на свободе разрушают эту фотографическую перспективу, и мы естественно приходим к многообразной эмоциональной перспективе. (Пример: «Человек + гора + долина» поэта слов на свободе Боччони.)

6. С помощью слов на свободе мы иногда составляем синоптические таблицы лирических величин, позволяющие нам во время чтения одновременно следить за несколькими потоками скрещенных или параллельных ощущений.

Составление синоптических таблиц должно быть не целью, а средством наращивания выразительной силы лиричности. Не нужно стремиться к живописности, умиляться игре линий или забавным типографским несоразмерностям.

Перейти на страницу:

Похожие книги

История Петербурга в преданиях и легендах
История Петербурга в преданиях и легендах

Перед вами история Санкт-Петербурга в том виде, как её отразил городской фольклор. История в каком-то смысле «параллельная» официальной. Конечно же в ней по-другому расставлены акценты. Иногда на первый план выдвинуты события не столь уж важные для судьбы города, но ярко запечатлевшиеся в сознании и памяти его жителей…Изложенные в книге легенды, предания и исторические анекдоты – неотъемлемая часть истории города на Неве. Истории собраны не только действительные, но и вымышленные. Более того, иногда из-за прихотливости повествования трудно даже понять, где проходит граница между исторической реальностью, легендой и авторской версией событий.Количество легенд и преданий, сохранённых в памяти петербуржцев, уже сегодня поражает воображение. Кажется, нет такого факта в истории города, который не нашёл бы отражения в фольклоре. А если учесть, что плотность событий, приходящихся на каждую календарную дату, в Петербурге продолжает оставаться невероятно высокой, то можно с уверенностью сказать, что параллельная история, которую пишет петербургский городской фольклор, будет продолжаться столь долго, сколь долго стоять на земле граду Петрову. Нам остаётся только внимательно вслушиваться в его голос, пристально всматриваться в его тексты и сосредоточенно вчитываться в его оценки и комментарии.

Наум Александрович Синдаловский

Литературоведение