Италия и Византия в VI веке

Поставленная перед необходимостью призвать к власти Теодата, Амаласунта принуждена была вновь закрыть глаза на жадность и корыстолюбие своего родственника. Более того, она должна была убеждать в добродетели Теодата своих подданных, так как хорошо знала, «что сам Теодат, который был последним представителем рода Теодориха, пользовался у готов и италийцев дурной славой» (Рrосоp. BG. I, 4.6). Для того чтобы успокоить население Италии, Амаласунта в своем послании к римскому сенату особое внимание уделяет восхвалению безукоризненной честности (!) Теодата. Она всячески стремится обелить его в глазах сенаторов, убеждая их в его щедрости, бескорыстии, настойчиво заверяя отцов-сенаторов, что он, «разумно распределяя собственное, не стремится к чужому» (Cass. Var., X, 3.6). В то же время, чтобы сгладить неприятные воспоминания о столкновениях с Теодатом, Амаласунта старалась оправдать свои требования о возврате захваченных Теодатом чужих земель желанием «очистить его от такого плохого мнения», которое составили о нем готы и италийцы (Рrосоp. BG, I, 4.6).

Однако королева, по-видимому, отнюдь не хотела уступить своего места Теодату, и поэтому она тайно потребовала от него клятвенного заверения в том, что реальная власть в Остготском государстве по-прежнему останется в ее руках (Рrосоp. BG. I, 4.8). По ее замыслу Теодат должен был стать лишь ширмой, необходимой для успокоения готской партии. Править страной она надеялась сама и думала, что Теодат будет достаточно благоразумен, чтобы не мешать проведению прежней политической линии остготского правительства.

Теодат, человек коварный и лицемерный, для виду согласился на все требования королевы (Рrосоp. BG. 1, 4.9)[373]. Однако он отнюдь не собирался выполнять своих обещаний, данных королеве и сенату, и придя к власти, коренным образом изменил свою политику.

При помощи многочисленных и очень влиятельных родственников убитых Амаласунтой вождей оппозиции (Рrосоp. BG, I, 4.13) он расправился с приближенными королевы, а самое Амаласунту уже видимо в конце октября 534 г. сослал на остров Вольсиненского озера (ныне остров Мартано на Лаго ди Больсена) в Тусции и держал там под стражей. Вскоре, по-видимому 30 апреля 535 г., последовала и трагическая развязка. Иордан так рассказывает о последних днях дочери Теодориха: «Теодат, забыв о родстве, спустя некоторое время удалил ее из равеннского дворца и отправил в изгнание на остров, расположенный на Вольсиненском озере. Там, прожив в печали немного дней, она была задушена в бале его приспешниками»[374].

Гибель Амаласунты была обусловлена не только личными мотивами, но и острой борьбой группировок внутри остготского общества. Смерть королевы означала победу готской партии над сторонниками союза с империей.

Большинство писателей VI в., в том числе Прокопий, Иордан, комит Марцеллин и другие, считают, что предательское убийство Теодатом королевы Амаласунты явилось основной причиной войны Восточной Римской империи с королевством остготов. По-видимому, подобное утверждение являлось в то время официальной версией, поддерживаемой константинопольским двором. Так, историк готов Иордан, весьма лояльно настроенный по отношению к Византии, пишет по этому поводу следующее: «Когда Юстиниан, император восточный, услышал о смерти Амаласунты, он был так огорчен, что счел убийство тех, кто был под его покровительством[375], личным оскорблением. В это самое время он одержал победу при помощи своего преданнейшего патриция Велисария над африканскими вандалами и, не задерживаясь, когда оружие было еще обагрено кровью вандалов, двинул войско против готов под командованием того же вождя» (Iоrd. Get., 307). Комит Марцеллин также подтверждает эту версию, указывая, что война в Италии была будто бы лишь мщением Юстиниана за убийство Амаласунты и что «ее смерть император Юстиниан как оплакивал, так и отомстил» (Marc. Chron. add., а. 534; Pauli Diac. Hist. Rom., XVI, 12). Стремясь всячески доказать что население Италии ожидало Юстиниана, как своего спасителя, Прокопий особо подчеркивает, что убийство Амаласунты вызвало «огромную печаль среди всех италийцев, а также и готов», и именно вследствие возмущения населения Италии этим преступлением посол Юстиниана Петр Патрикий заявил, что император в наказание за это ужасное злодеяние начнет с остготами беспощадную войну (Рrосоp. BG, I, 4.28–30).