Италия и Византия в VI веке

Подобная внешнеполитическая линия остготского правительства была чревата тяжелыми последствиями для самого Остготского королевства. Эта политика окончательно лишила остготов возможного союзника в лице королевства вандалов, и разгром византийскими войсками вандалов в Северной Африке уже являлся прелюдией к завоеванию Италии. Это хорошо сознавали сами современники этих событий. Так, например, комит Марцеллин ставит завоевание Византией Северной Африки в прямую связь с походом в Италию. «После того, — пишет он, — как Карфаген и Ливия с ее королем Гелимером были покорены Велисарием, император стал помышлять о Риме и Италии» (Marc. Chron. add., а. 535).

Но эта по существу предательская по отношению к государству вандалов политика правительства Амаласунты вызвала новое возмущение остготской военной знати. Оппозиция против королевы подняла голову. Улиарий, комит готов в Неаполе, оказал помощь гуннам — перебежчикам, дезертировавшим из армии Велисария в Северной Африке и нашедшим приют в Италии[370]. Этим он продемонстрировал свое сочувствие вандалам и недоброжелательство к империи. В то же время остготские войска, расквартированные в Сицилии, заняли Лилибей (ныне Марсала), некогда уступленный вандалам королем Теодорихом, на который теперь претендовал Велисарий, как на владение государства вандалов, завоеванного его войсками (Рrосоp. BV, II, 5.11–17). Захват Лилибея был тоже своего рода демонстрацией враждебных чувств к империи со стороны остготских военных командиров.

Тогда правительство Амаласунты поняло, что сопротивление оппозиции военной остготской знати, хотя и было временно сломлено, но далеко еще не уничтожено. Поддерживающие Амаласунту политические группировки прекрасно сознавали непрочность ее власти и решили вновь пойти на некоторые уступки оппозиции. Это было вызвано еще и тем, что победы византийского оружия в Северной Африке значительно подняли дух враждебной к остготам римской аристократии и римского духовенства, поддерживавших ранее Боэция и Симмаха в их борьбе против владычества остготов в Италии. Высшая сенаторская аристократия и духовные сановники ортодоксальной церкви с ненавистью и презрением относились к той части римской знати, которая, подобно Кассиодору и Либерию, сотрудничала «остготами и во многом направляла курс политики остготского правительства при Амаласунте. Внутренняя обстановка в Италии вновь накалилась.

Положение Амаласунты осложнялось еще и смертельной болезнью ее сына, короля Аталариха, никчемного и развратного кутилы, совершенно неспособного к управлению государством (Procop. BG, I, 3.10–11).

Затруднениями правительницы королевства остготов тотчас не замедлил воспользоваться византийский двор, пристально следивший за всеми событиями, происходившими в Италик. Император Юстиниан с нетерпением ожидал удобного случая для подчинения Остготского государства власти империи. Поэтому он отправил в Италию посольство сенатора Александра с тем, чтобы «тот выяснил и сообщил императору о положении дел Амаласунты». Официально посольство Александра вело переговоры с остготским правительством о возвращении Лилибея, урегулировании вопроса о дезертирах, бежавших из Северной Африки в Италию, и о возмещении убытков, причиненных империи разграблением остготскими войсками города Грацианы во время военного столкновения остготов с гепидами около Сирмия (Procop. BG, I, 3.14–15). Но одновременно, по данным Прокопия, велись и тайные переговоры между Александром и королевой Амаласунтой о полном подчинении Италии власти империи.

Византийский историк настаивает на том, что якобы во время этих тайных переговоров Амаласунта согласилась отдать во власть Юстиниану всю Италию (Procop. BG, I, 3.28). Однако можно предположить, что со стороны остготской королевы подобное обещание было лишь политическим маневром, вызванным новым обострением борьбы с оппозицией, и в глубине души она надеялась его не выполнить, так же как и раньше. Дальнейшее поведение королевы Амаласунты подтверждает наше предположение.

Действительно, когда 2 октября 534 г. умер король Аталарих, Амаласунта вновь изменила свою позицию и — возможно, под влиянием сторонников Кассиодора и Либерия — решила пойти на временный компромисс с воинственно настроенными кругами готской знати. Она сделала своим соправителем последнего представителя мужской линии королевского дома Амалов, своего двоюродного брата Теодата, сына Амалафриды, сестры короля Теодориха. Иордан объясняет этот поступок королевы лишь чисто династическими соображениями. «Тогда (т. е. после смерти Аталариха), — пишет он, — его мать, для того чтобы готы не пренебрегали ею из-за слабости ее пола, обдумав все это, объявила ради родства королем своего двоюродного брата Теодата, вызвав его… из Тусции, где он жил как частное лицо около своих ларов» (Iоrd. Rom., 367; Get., 305. Ср. Procop. BG, I, 4.4–8; Cass. Var., X, 1.2).