Между тем борьба за Рим продолжалась. После неудачной для византийцев битвы у Пинцианских и Салариевых ворот и на Нероновом поле они уже остерегались делать вылазки крупными силами и вернулись к тактике изматывания неприятеля мелкими стычками (Рrосоp. BG, II, 1.20). В это время у византийцев несколько улучшилось настроение в связи с тем, что в Террацину из Византии прибыл некий Евфалий и привез деньги от императора для уплаты жалования солдатам. С трудом, под охраной отряда телохранителей, посланных Велисарием, ему удалось проникнуть в Рим (Рrосоp. BG, II, 2.1; 23–24).
Но к середине 537 г. в городе начался голод, а за ним всякого рода эпидемии. У византийских солдат еще был хлеб, но уже не хватало другого продовольствия; у римского же населения хлеба совсем не осталось, и оно питалось травой, растущей в пригородах и внутри укреплений, и трупами павших животных (Рrосоp. BG, II, 3.10–11). О голоде в Риме во время его осады войсками Витигиса рассказывает и автор «Жизнеописания Сильверия». «Внутри города, — говорит он, — был великий голод, и вода продавалась бы за деньги, если бы для спасения (жителей) не было воды источников»[430]
. Солдаты византийской армии, подстрекаемые жаждой наживы, совершали вылазки из города и собирали хлеб, созревавший на полях близ Рима, а затем продавали его по дорогой цене богатым римским гражданам (Рrосоp. BG, II, 3.8–9). Остготы, узнав о голоде в Риме, особенно энергично стали охранять дороги в город, чтобы воспрепятствовать подвозу продовольствия.Когда на полях близ Рима не осталось посевов, а голод в городе достиг крайней степени и превратился во всенародное бедствие, среди трудового населения города начались серьезные волнения.
Недовольство беднейшего населения Рима византийскими властями назревало уже давно, и теперь под влиянием голода и лишений оно вылилось в открытое выступление римских плебеев. Прокопий довольно туманно хотя и многоречиво рассказывает об этих событиях. При этом он проявляет явную враждебность к народным массам (
Некоторые из римских плебеев, по-видимому руководители движения, обратились к Велисарию с речью, в которой так описывали невыносимые страдания беднейшего населения Рима: «Эти поля и вся эта область попали в руки врагов. Даже и не скажешь, сколько времени город лишен всего необходимого. Из римлян одни уже умерли и даже не удостоились похорон, мы же, оставшиеся еще в живых, чтобы кратко рассказать о всех наших бедах, мечтаем лечь рядом с умершими» (Procop. BG, II, 3.18–19).
Однако предложение римских плебеев о генеральном сражении с готами было отвергнуто Велисарием[431]
. Вместе с тем, находясь в окруженном врагами городе, Велисарий не решился на кровавую расправу с недовольными жителями Рима, а пошел им на уступки, заявив, что он восхищен их готовностью вступить в бой с неприятелем и поэтому прощает им поднятое волнение (Таким образом, народные массы Рима, доведенные до отчаяния голодом и болезнями, хотя и выступили открыто против византийцев, однако сохранили до конца свой патриотизм и готовы были сражаться с врагом, осаждавшим их родной город.
Под давлением народных волнений в Риме Велисарий был вынужден принять экстренные меры для снабжения осажденного города хлебом и другим продовольствием. С этой целью он послал в Неаполь своего секретаря, историка Прокопия, приказав ему нагрузить там большое число кораблей хлебом и собрать воинов, имевшихся в Кампании. Все это Прокопий должен был доставить в Рим (Рrосоp. BG, II, 4.1–3). Вслед за Прокопием на юг отправилась жена Велисария Антонина с целью привести флот на помощь осажденным.
Поручение византийского командования было успешно выполнено Прокопием. Он собрал в Кампании не менее 500 воинов и, нагрузив хлебом большое число кораблей, ожидал удобного случая переправить их в Рим (Рrосоp. BG, II, 4.19–20). Такая возможность скоро представилась, так как в это же время прибыли из Византии в Неаполь и в другие порты Италии свежие воинские подкрепления — всего около 4800 солдат[432]
. Все эти войска сошлись в Кампании и к ним присоединился отряд, собранный Прокопием. Войска и обоз с большим количеством продовольствия двинулись к Риму и с помощью предпринятой осажденными диверсии вошли в город (Рrосоp. BG, II, 5.2–4).