Италия и Византия в VI веке

Так, именно в начале 50-х годов в среде византийских солдат в Италии наметился рост антиготских настроений. Например, гарнизон Центумцелл, хотя и вынужден был вскоре после второго вступления Тотилы в Рим начать переговоры с остготами о сдаче города, но решительно отказался «объединиться с войсками готов» (Рrосоp. BG, III, 37.15. Ср. ibid., III, 39.24). Даже среди византийских перебежчиков началось движение за возвращение в византийскую армию (Рrосоp. BG, III, 39.22). Прокопий, пытаясь объяснить эти явления, на первый взгляд парадоксальные, связывает их с тем, что в это время в Италии узнали о назначении главнокомандующим в войне против остготов Германа, пользовавшегося «славой счастливого полководца»[555]. Но ведь за несколько лет до этого Велисарий тоже «пользовался славой счастливого полководца», и тем не менее его второй приезд в Италию отнюдь не вызвал подобного резонанса: несмотря на его прямое обращение к перебежчикам, никто к нему не явился (Рrосоp. BG, III, 11.11). И если тогда, в середине 40-х годов, массовый переход византийских солдат к остготам был обусловлен в первую очередь тем характером, какой приняла в то время война в Италии, ясно, что объяснение новых явлений, отмеченных Прокопием, надо искать в новом соотношении классовых сил, сложившемся в стране к началу 50-х годов VI в.

Если отвлечься от условий, создавшихся к началу 50-х годов, останется непонятным и отношение Тотилы к сенаторам после второго взятия Рима. Казалось бы, теперь, когда почти вся Италия находилась под властью остготов, Тотиле нет никаких оснований заигрывать с сенаторами. А он не только возвращает их всех в Рим, но и старается их убедить, «будто бы он раскаивается в том, что причинил прежде вред Риму» (Рrосоp. BG, IV, 22.3). Непонятна, если не учитывать изменения обстановки, и та настойчивость, с которой Тотила после второго взятия Рима вновь и вновь обращается к Юстиниану с мирными предложениями (Рrосоp. BG, III, 37.6–7; IV, 24.4–5). Его не останавливает даже та нарочито резкая форма отказа — император просто не принял его посла, — которую раньше правительство Восточной Римской империи никогда не допускало по отношению к остготам. Да и сами условия мира, предлагавшиеся Тотилой, во всяком случае в той формулировке, которую мы находим у Прокопия, едва ли бы могли быть выдвинуты правительством, чувствовавшим твердую опору в населении своей страны.

Нельзя не обратить внимания и на то, что сам «стиль» боевых операций остготов в 550–551 гг. во многом отличается от того, какой был характерен для Тотилы как полководца в предыдущие годы. Если раньше в любой крупной операции Тотилы легко обнаруживалась ее основная цель и эта цель всегда была тесно увязана с важнейшими задачами всей кампании, то в многочисленных операциях 550–551 гг. далеко не всегда можно найти объединяющую их стратегическую идею, вскрыть внутреннюю логику их развития. Кроме того, не во всех операциях этого периода чувствовалась достаточная настойчивость полководца.

Рассмотрим экспедицию в Сицилию, организованную Тотилой вскоре после второго взятия Рима (Рrосоp. BG, III, 37.19; 39.2–4). Нам уже приходилось говорить об экономическом и военно-стратегическом значении Сицилии. Было вполне понятно стремление остготов захватить этот остров и закрепиться на нем, что явилось бы сильным ударом по империи, так как лишило бы ее важного плацдарма для нападения на Южную и Западную Италию. Но, судя по ходу событий, Тотила даже и не намеревался удержать за собой остров. По существу вся экспедиция, для которой были собраны большие силы (Прокопий говорит о снаряжении 400 военных кораблей — Рrосоp. BG, III, 37.5), свелась только к захвату добычи[556]. К таким же результатам привели и некоторые другие крупные операции этого периода. Приходится предположить, что они и задуманы были главным образом для того, чтобы славой громких побед и разделом добычи поддержать боеспособность остготских войск.

Схема 18. Военные действия 550–551 гг.