Иудейская война

Со смертью Нигера их страх перед свержением уменьшился, и не осталось такой части народа, для истребления которой они не изобрели бы предлога. Те, кто когда-либо был с ними в ссоре, давно уже пали жертвой, против тех же, кто никогда не сталкивался с ними в мирное время, были выдвинуты подходящие к каждому случаю обвинения: если человек никогда не приближался к ним, он обвинялся в высокомерии, если приближался и вел откровенные речи — в непочтении, если льстил — в заговоре. Самые серьезные и самые незначительные обвинения одинаково карались смертью, которой не мог избежать никто, за исключением людей совсем незначительных вследствие низкого происхождения или бедности.

2. Римские военачальники рассматривали междоусобицу в стане врага как дар, посланный им самим небом, и рвались выступить на Иерусалим. Они подступили к Веспасиану и просили его, как командующего всеми силами, не терять времени. Само божественное провидение, говорили они, встало на их сторону и натравило их врагов друг на друга; однако обстоятельства могут измениться, и евреи, как вследствие усталости от междоусобных распрей, так и из-за перемены в образе мыслей, могут вскорости снова прийти к согласию. Однако Веспасиан ответил им, что они заблуждаются относительно того, что следует делать, словно в театре, принимают воинственный вид и алчут небезопасного предприятия, совершенно пренебрегая соображениями безопасности и пользы. «Если, — сказал он им, — двинемся на город сейчас, только принудим врагов к согласию и будем вынуждены противостоять их объединенным силам. Если же будем выжидать, то благодаря внутренним раздорам число наших врагов сократится. Поэтому лучше препоручить командование Богу, который передает нам евреев без всяких усилий с нашей стороны и вручает победу без всякой опасности для войска. Пусть наши враги гибнут пока от собственных рук, уничтожая себя в величайшей междоусобице, мы же, словно зрители, понаблюдаем за этой опасной борьбой издалека и не будем связываться с теми, кто запутался во взаимных убийствах.

Если же кто-нибудь думает, что победа без борьбы лишит нас славы, пусть поймет, что бескровный успех гораздо выгоднее чреватого опасностями сражения, не говоря уж о том, что тот, кто добивается победы благодаря самообладанию и разуму, достоин славы ничуть не менее, чем отличившиеся в сражении бойцы. Кроме того, я хочу вам напомнить, что в то время, как неприятель с каждым днем убывает в числе, наше войско оправляется от перенесенных трудов и набирается все новых сил. Наконец, сейчас неподходящее время для того, чтобы устремиться в погоню за победным венцом, ибо евреи не заняты ни укреплением стана, ни изготовлением оружия, ни набором подкрепления — случаи, в которых отсрочка обратилась бы против допустивших ее, — но пожирают друг друга в раздоре и гражданской войне, неся изо дня в день потери большие, чем могли бы нанести им даже мы, римляне, если бы наши войска заняли город. И если мы считаемся с собственной безопасностью, то нужно позволить им и далее уничтожать друг друга, если же мы заботимся о славе, то тем более не следует нападать на пораженный болезнью город, ибо всякий справедливо скажет, что своей победой мы обязаны не себе самим, но междоусобице среди врагов».

3. Военачальники согласились с доводами Веспасиана, идействительность очень скоро подтвердила правильность его соображений. Каждый день в римский лагерь прибывали перебежчики, спасшиеся от рук зелотов. Бежать из города было очень трудно, так как все выходы тщательно охранялись и с каждым, кого заставали поблизости от римлян, чтобы он там ни делал, расправлялись как с перебежчиком. Однако если человек платил деньги, ему давали уйти, так что изменником был только тот, кто не мог заплатить, — богатые покупали бегство и только бедные умерщвлялись. Вдоль всех больших дорог громоздились груды мертвых тел, и многие, кто прежде подумывал о бегстве, предпочли гибель внутри городских стен, поскольку надежда на погребение делала смерть в городе меньшим из зол. Однако зелоты дошли в своей дикости до того, что не позволяли предавать земле ни убитых на дорогах, ни тех, кто был казнен в самом городе. Словно бы договорившись между собой разрушить законы отечества и самой природы и вместе с преступлениями против людей осквернить даже самого Бога, они оставляли мертвые тела разлагаться под открытым небом. Те, кто хоронил родственников, карались, как и перебежчики, смертью, так что каждый, кто предавал погребению другого, в скором времени нуждался в нем сам. Короче говоря, ни одно из человеческих чувств не истребилось среди ужасов того времени до такой степени, как сострадание, ибо как раз то, что заслуживало сострадания, распаляло более всего преступников, переносивших свою ярость с живых на убитых и с мертвых опять на живых.