2. Однако идумеяне еще не насытили своей ярости: теперь они принялись за город, грабя каждый дом и убивая всякого, кто попадался на пути. Затем, решив, что не имеет смысла расточать силы на простой народ, они обратились на поиски первосвященников, ибо более всего стремились выместить свой гнев именно на них. Первосвященники были скоро схвачены и убиты, причем, стоя над их трупами, идумеяне еще и насмехались над Хананом за его преданность народу и над Йехошуа за его речь со стены. И они до такой степени преступили все правила благочестия, что бросили мертвые тела непогребенными — и это несмотря на то, что евреи придают такое значение погребению мертвых: даже приговоренный к казни через распятие должен быть снят с креста и погребен до захода солнца.
Мне думается, я буду недалек от истины, если скажу, что падение города началось со смертью Ханана и отсчет разрушения стены и всеобщего крушения евреев должно вести с того самого дня, когда народ увидел своего первосвященника, вождя и спасителя умерщвляемым посреди города. Ибо Ханан поистине был мужем, достойным почитания во всех отношениях, но в первую очередь — за свою приверженность справедливости. Будучи вознесен столь высоко благодаря своему происхождению, положению и славе, он даже с последним из бедняков обращался как с равным себе. Безмерно любивший свободу, страстный приверженец народоправия, он всегда ставил общую пользу выше собственной выгоды и более всего стремился к сохранению мира, ибо знал, что Рим непобедим. Однако под воздействием необходимости он тщательно предусмотрел и все военные дела, чтобы евреи, если не примирятся с римлянами, были в состоянии вести успешную войну. Короче говоря, если бы Ханан был жив, война с Римом непременно завершилась бы примирением: непревзойденный оратор, он всегда умел склонить народ на свою сторону — да он уже и заставил замолчать всех своих противников. Если же все-таки пришлось бы воевать, то под началом такого человека евреи доставили бы немало хлопот римлянам.
Его напарником был Йехошуа, быть может и проигрывавший в сравнении с ним, однако значительно возвышавшийся над всеми остальными. Однако я думаю, что сам Бог приговорил оскверненный город к гибели и пожелал очистить святилище огнем, а потому отсек тех, кто прилепился к городу и святилищу всем сердцем и так сильно любил их. Вот так те, кто незадолго до того был облачен в священные одеяния, совершал славящееся по всему миру богослужение и почитался пришельцами со всех концов земли, на глазах у всех были брошены обнаженными на растерзание псам и хищникам. Я думаю, сама Добродетель оплакивала этих мужей, сетуя о своем поражении от рук Порока. Таков был конец Ханана и Йехошуа.
3. Покончив с этими двумя, зелоты и полчища идумеян набросились на жителей города и стали избивать их, словно стадо нечистых животных. Большинство убили прямо на месте, однако молодые люди знатного происхождения были в оковах помещены под стражу — их казнь отложили в надежде на то, что некоторые захотят перейти на сторону зелотов. Однако никто не пошел на это, и все предпочли смерть тому, чтобы выступить вместе с негодяями против своей родины. За этот отказ они заплатили ужасную цену: были подвергнуты бичеванию и пытке на дыбе, и только когда их тела не могли уже выносить новых мучений, их сочли достойными смерти от меча. С теми, кто был взят утром, было покончено в течение ночи, и их тела выволокли наружу, чтобы очистить место для новых узников. Люди до такой степени были поражены страхом, что никто не осмеливался ни открыто оплакивать убитого родственника, ни предать погребению его тело. Все прятали слезы за запертыми дверями и не испускали даже стона, не удостоверившись прежде, что никто из врагов не может подслушать их, ибо оплакивающий немедленно подвергался той же участи, что и оплакиваемый. Ночью они брали в руки немного пепла и посыпали тела, а некоторые смельчаки делали это и днем. Таким образом нашли свою смерть 12 тысяч благородных юношей.
4. Зелоты же, исполнившись в конце концов отвращения к неприкрытым убийствам, создали видимость судебного разбирательства. Они поставили себе целью уничтожить одного из виднейших граждан, Зхарию, сына Баруха, раздражавшего их своей безграничной ненавистью к пороку и любовью к свободе. Он был, кроме того, еще и богат, так что они надеялись и избавиться от человека, способного погубить их, и заодно разграбить его имущество. Итак, они приказом собрали в Храме 70 граждан, обладающих правом вершить суд, и, словно на сцене, сделали их судьями без всякой власти. Они выдвинули против Зхарии обвинение в попытке передать дела в городе в руки римлян и в том, что он послал Веспасиану письмо с предложением измены. Ни единой улики и ни единого свидетельства не было выдвинуто в подтверждение обвинения, однако они заявили, что сами совершенно убеждены в виновности, а это вполне может считаться подтверждением истинности обвинений.