Иудейская война

2. Так говорил Йосеф, стеная и обливаясь слезами, пока рыдания не сдавили ему горло и не прервали речь. Даже римляне прониклись состраданием к его отчаянию и восхищались его целеустремленностью. Однако люди Йоханана еще более ожесточились против римлян и горели желанием заполучить Йосефа в свои руки. Впрочем, речь его оказала воздействие на многих из знати, и хотя они, уже ясно видя перед собой гибель города и свою собственную, все же оставались на месте из страха перед часовыми мятежников, были и такие, что улучали возможность безопасного бегства и перебегали к римлянам. Среди последних были первосвященники Йосеф и Йехошуа, а также сыновья первосвященников — три сына Ишмаэля, обезглавленного в Кирене, четыре сына Маттитьяху и сын другого Маттитьяху — тот самый, что один лишь спасся после того, как Шимон, сын Гиоры, казнил его отца и трех братьев, о чем я уже рассказывал прежде. А также и многие другие из знати перешли к римлянам вместе с первосвященниками. Цезарь не только принял их благосклонно, но и, понимая, что им будет тяжело сжиться с чужеземными обычаями, отправил их в Гофну с советом пока оставаться там; кроме того, он обещал, что, освободившись от войны, возвратит каждому из них его имущество. Они же охотно и в полной безопасности отправились в отведенный им городок.

Поскольку они исчезли из виду, мятежники вновь распространили слух, что перебежчики умертвлены римлянами, — вне всякого сомнения, с той целью, чтобы страх отвратил остальных от мыслей о бегстве. И теперь, как и в предыдущий раз, их уловка удалась, и страх удерживал людей от перехода к римлянам.

3. Тогда Тит возвратил этих людей из Гофны и приказал им обойти стены вместе с Йосефом, чтобы народ мог их видеть. И вновь множество людей бежало к римлянам. Они собрались все вместе и, встав перед римскими рядами, начали с воплями и слезами умолять мятежников прежде всего сдать весь город римлянам и таким образом вновь спасти отечество или по крайней мере совершенно покинуть святилище и сохранить для них Храм, ведь римляне дерзнут предать святые места огню, только если будут вынуждены крайней необходимостью. Однако их слова только укрепили мятежников в упорстве, и они, осыпав перебежчиков проклятиями и бранью, установили на священных воротах скорострелы, катапульты и камнеметы, так что Храм уподобился крепости, окруженной кладбищем (именно так выглядели храмовые дворы из-за обилия трупов). Вооруженные, с руками, на которых не остыла еще кровь соплеменников, они врывались в священные, заповедные пределы. И столь неслыханно было их святотатство, что римляне испытывали к евреям, кощунствовавшим против своих собственных святынь, такие чувства, какие наверняка испытывали бы евреи при виде ругающихся над этими святынями римлян. Даже из воинов никто не мог взирать на Храм без трепета и благоговения, и каждый из них молился, чтобы разбойники раскаялись еще до того, как свершится непоправимое.

4. От избытка негодования Цезарь еще раз обратился к Йоханану с обличительной речью. «О нечестивейшие! — воскликнул он. — Не вы ли обнесли святые места этой оградой? Не вы ли расставили на ней эти столбы с высеченными на них греческими и нашими письменами, запрещающими переступать через нее? И разве не позволили мы вам карать смертью всякого нарушителя этого запрета, будь это даже римлянин?! Что ж теперь, преступные, вы сами топчете в этих пределах тела умерших? Что мараете Храм чужеземной и своей собственной кровью? Я призываю в свидетели богов моего отечества и Того, Кто некогда, быть может, надзирал за этим местом (не думаю, чтобы Он присутствовал здесь и ныне), я призываю в свидетели и мое собственное войско, и тех евреев, что находятся в моем стане, и вас самих, что не я принуждаю вас осквернять эти святыни! И если вы изберете себе другое место сражения, никто из римлян не ступит туда ногой и не надругается над ними, и я сохраню для вас Храм даже против вашей воли».