Иудейская война

Я не намереваюсь ни воспевать гибель на поле брани, ни распространяться о бессмертии, стяжаемом теми, кто пал, будучи одержим воинственным духом, — но воину, ведущему себя по-иному, я желаю быть пораженным в мирное время смертью от болезни, чтобы вместе с телом и душа его разложилась в могиле. Кому из доблестных мужей не известно, что души, отторгнутые от тела мечом в боевом строю, находят радушный прием в чистейшем из элементов — эфире и размещаются на звездах, являясь своим потомкам в лице благих духов и героев-покровителей, в то время как души, вследствие болезни истлевающие вместе с телом, даже если они и совершенно чисты от преступления и скверны, бесследно пропадают в подземной ночи, где их поглощает глубокое забвение и где вместе с жизнью и телом они лишаются также и памяти. Но ежели всем людям неизбежно суждено умереть и ежели меч служит этой цели лучше любого недуга, то не будет ли низостью с нашей стороны отказаться добровольно пожертвовать тем, с чем так или иначе нам придется расстаться по воле рока.

Из сказанного не следует, что решившиеся на это дело выйдут из него живыми. Ведь бывает и так, что те, кто ведет себя, как подобает мужам, выходят живыми из самых опасных дел. Во-первых, взойти по разрушенной стене не представляет большого труда, а там уже совсем просто разрушить новую стену. И если многие из вас решатся и если вы будете поощрять друг друга и друг другу помогать, то спесь противника будет очень скоро сломлена вашей решимостью. И вполне возможно, что стоит только начать — и победа обойдется вам без всякого кровопролития. Ведь хотя они, по всей вероятности, и попытаются воспрепятствовать вам подняться на стену, если вы совершите бросок незаметно для них, они уже вряд ли смогут оказать сопротивление, даже если на стену успеют взойти лишь немногие. И пусть я покроюсь позором, если не сделаю того, кто первым пойдет на приступ, предметом всеобщей зависти, — оставшись в живых, он станет начальником над теми, кто ныне равен ему, павшему же будут оказаны почести, достойные блаженных!»

6. Вот что сказал им Тит.

В то время как большинство в страхе перед опасностью предприятия все еще медлило, в одной из когорт объявился воин по имени Сабин, сириец родом, который доблестью и мужеством превзошел всех остальных. Правда, по внешнему виду этого человека нельзя было заключить, что он обладает воинскими достоинствами, ибо он был черен кожей, худ и неуклюж. Однако в невзрачном теле обитала душа героя, благородство которой далеко превосходило телесные качества этого человека. Поднявшись первым, он сказал: «Я, Цезарь, с готовностью предоставляю себя в твое распоряжение. Я первым взойду на стену. И я твердо уповаю на то, что моей силе и решимости будет сопутствовать твоя удача. Но если мое начинание не увенчается успехом, знай, что я готов и к такому исходу и по доброй воле выбрал смерть за тебя».

С этими словами он левой рукой поднял над головой щит, правой обнажил меч и двинулся в направлении стены. Это произошло почти в самый полдень. За ним последовали еще одиннадцать — единственные, кто пожелал соревноваться с ним в воинской доблести. Но Сабин, словно движимый неким божественным вдохновением, далеко опередил остальных. Охрана стены отовсюду метала в них копья, забрасывала их бесчисленными снарядами, скатывала на них каменные глыбы, увлекшие некоторых из одиннадцати. Однако Сабин, не обращая внимания на засыпавший его град стрел, мчался навстречу снарядам и не прервал своего бега, пока не достиг вершины и не обратил противника в бегство. Ведь евреи были до такой степени поражены силой его натиска и его несокрушимой решимостью, что подумали, что он ведет за собой множество воинов, и потому бежали.

Но как тут не вознегодовать на судьбу за то, что она завистлива к человеческим доблестям и вечно препятствует свершению необычайных подвигов! Ведь как раз тогда, когда этот муж достиг уже цели, его постигла неудача: споткнувшись о большой камень, он упал на него с таким грохотом, что евреи обернулись и, увидев, что он один лежит на земле, со всех сторон забросали его снарядами. Он привстал на колено и, прикрывшись щитом, сначала защищался, ранив при этом многих из теснивших его; однако вскоре, обессиленный от многих ран, опустил руку и наконец, весь покрытый стрелами, испустил дух. И хотя за свою доблесть этот муж заслуживал гораздо более счастливой участи, все же конец его был вполне соразмерен свершенному им подвигу. Из тех, кто следовал за ним, трое, уже достигшие вершины, были насмерть забросаны камнями, а остальные восемь, совершенно израненные, оттащены римлянами и унесены обратно в лагерь. Все это произошло в 3-й день месяца Панема.