Иудейская война

10. В это время среди евреев выдвинулся человек по имени Йонатан — маленького роста, невзрачный на вид, да и по происхождению и во всех других отношениях незначительный. Он стал появляться у гробницы первосвященника Йоханана, всячески поносить римлян и вызывать храбрейшего из них на поединок. Большинство находившихся там римских воинов отнеслось к нему с пренебрежением, были и такие, что по видимости побаивались его. Некоторые же приводили тот более чем разумный довод, что не стоит завязывать поединок с тем, кто стремится к смерти: ведь потерявшие надежду на спасение (так рассуждали они) способны на неукротимые порывы и не испытывают страха перед Божеством; победа над таким не принесет большой славы, поражение же сопряжено с опасностью и позором, и потому поединок будет скорее доказательством дерзости, нежели мужества.

Долгое время никто не выходил против него, и еврей этот не переставая поносил римлян за трусость, ибо был он большой хвастун и презирал римлян. Наконец выступил один из конного отряда по имени Пудент — он не в силах был уже вынести этих наглых речей, да и, сравнивая себя с малорослым Йонатаном, неосмотрительно счел того ничтожным противником. Между ними завязался бой, но, хотя римлянин и превосходил противника во всех отношениях, ему изменило счастье — он упал, и тут же подоспевший Йонатан заколол его на месте. Встав ногами на труп, он потрясал окровавленным мечом и щитом, который держал в левой руке, издавал перед римским войском победные крики, похвалялся перед поверженным врагом и насмехался над смотревшими на все это римлянами. Так он скакал и кривлялся до тех пор, пока центурион Приск не пустил в него стрелу и не пронзил его насквозь. При виде этого евреи и римляне, движимые совершенно противоположными чувствами, издали громкий крик. Корчась в предсмертных муках, он упал на тело своего противника, явив своей смертью наглядный пример того, что на войне незаслуженная удача немедленно влечет за собой справедливую кару.

III

1. Что же касается мятежников в Храме, то они не только вели явную войну, изо дня в день не давая покоя находившимся на валах римлянам, но и на 27-й день упомянутого месяца измыслили следующую уловку. Они заполнили пространство между балками и крышей западной колоннады сухими дровами, асфальтом и смолой, а затем, сделав вид, что силы их уже совершенно иссякли, удалились. Многие неосмотрительные римляне не смогли удержаться и стали преследовать отступавших, взбираясь вверх по лестницам, приставляемым к колоннаде; более рассудительным же неоправданное отступление евреев показалось подозрительным, и они выжидали. И действительно, как только колоннада наполнилась наступавшими римлянами, евреи подожгли ее со всех сторон. Внезапно поднявшееся отовсюду пламя наполнило ужасом сердца римлян, бывших вне опасности, тем же, кто находился на колоннаде, открылась вся безвыходность положения. Окруженные со всех сторон огнем, они стали спрыгивать или назад в город, или в расположение неприятеля, но многие из тех, кто в попытке обрести спасение прыгал к своим, ломали себе члены, большинство не успело спрыгнуть из-за огня, а некоторые предупредили огонь своими собственными мечами. Но даже те, кто погиб иным образом, были очень скоро охвачены распространившимся повсюду огнем.

Что же касается Цезаря, то как ни негодовал он на погибавших воинов, взобравшихся на колоннаду без его приказа, все же, наряду с негодованием, испытывал и глубокое сострадание к их судьбе. И поскольку оказать помощь не было в чьих-либо силах, то единственным утешением умирающих было видеть, как скорбит о них тот, ради которого они отдают жизнь. Ведь Цезарь все время был у них на виду — и когда кричал им слова поощрения, и когда бросался вперед, и когда призывал окружающих сделать все возможное, чтобы оказать им помощь. И каждый умирал легко и спокойно, унося с собой эти крики и эту заботу, словно великолепное погребальное одеяние.

Некоторые, правда, спасались от огня, отступив на стену колоннады, которая была достаточно широка, но здесь они были окружены евреями: несмотря на ранения, они долго сопротивлялись, пока наконец не погибли все до одного.