Иудейская война

5. Когда Йосеф передал им эти слова Цезаря, разбойники и их главарь отнеслись к ним с пренебрежением, возомнив, что причина этих призывов не в благих намерениях, но в малодушии римлян. Когда Тит удостоверился, что эти люди и не жалеют самих себя, и не хотят пощадить Храм, он был вынужден возобновить военные действия. Выступить всеми силами не было возможности, так как для этого недоставало места. Поэтому он выбрал из каждой сотни по тридцать лучших воинов, поставил над каждой тысячей по трибуну и, отдав все это войско под начало Цереалия, приказал на исходе ночи напасть на сторожевые посты евреев. Он и сам облачился в боевые доспехи и был готов выступить вместе с ними, однако приближенные удержали его — как из-за великой опасности предприятия, так и вследствие доводов, приводимых военачальниками. Ведь те говорили, что он будет более полезен воинам, оставшись в Антонии и оттуда руководя военными действиями, чем если выступит вместе с ними и будет сражаться в первых рядах, зная, что Цезарь видит их всех, каждый воин будет стараться превзойти другого в храбрости. Убежденный доводами, Цезарь объявил воинам, что остается только затем, чтобы быть в состоянии судить их доблесть, чтобы ни один доблестный воин не лишился вознаграждения и ни один трус — наказания, и что он, во власти которого как покарать, так и увенчать славой, будет очевидцем и свидетелем всего совершающегося. Итак, он в указанный срок отпустил назначенных в дело людей, а сам занял в Антонии удобное для наблюдения место и стал с нетерпением ожидать дальнейшего развития событий.

6. Однако посланному им войску не удалось захватить часовых врасплох: в противоположность ожиданиям римлян, те не спали, но с криком бросились навстречу и немедленно вступили в бой. На крик передовой стражи изнутри сомкнутыми рядами высыпали и все остальные. Но поскольку римляне выдержали натиск первых рядов, те, что следовали за ними, натолкнулись на собственный строй, и многие пострадали от своих, словно от врагов. Ведь распознать своих по боевому кличу невозможно было из-за поднявшегося с обеих сторон крика, ночная же тьма также препятствовала различать между своими и чужими, не говоря уже о том, что одни были слепы от ярости, а другие от страха. Потому они наносили удары без разбора, стараясь поразить первого попавшегося. Римляне, которые вплотную сдвинули щиты и двигались в боевом порядке, меньше страдали от неразберихи; кроме того, каждый из них хорошо помнил пароль. Евреи же, напротив, были рассеяны и то наступали, то отступали в полном беспорядке, часто принимая друг друга за неприятеля: каждому мнилось, что отступающие свои являются на самом деле наступающими римлянами. Словом, больше евреев было ранено евреями, чем римлянами, пока наконец не наступил день и не стало возможным различать что происходит на поле сражения, — лишь тогда они разбились на два строя и повели упорядоченную перестрелку.

Ни одна из сторон не отступала и не проявляла признаков усталости. Римляне, зная, что Цезарь наблюдает за ними соревновались воин с воином и отряд с отрядом, и каждый рассчитывал, что, если он будет доблестно сражаться, этот день положит начало его повышению. Для евреев же судьей отваги был страх за самих себя и за святилище, а также тиран, стоявший над ними и побуждавший одних поощрениями, других — угрозами и плетью. Сражение по большей части велось на одном и том же ограниченном пространстве, выходы за пределы которого были незначительны и кратки, ибо ни у тех и ни у других не было места для бегства или преследования. Всякий поворот в сражении сопровождался поощрительными криками римлян с Антонии — когда перевес оказывался на стороне их воинов, они призывали усилить натиск, когда же те отступали, они призывали держаться. Это было словно некое подобие театра, на сцене которого велась война: Тит и его приближенные могли созерцать сражение во всех подробностях. Около полудня наконец сражение, начавшееся на исходе ночи прекратилось. Окончилось оно в том же положении, что и началось, ни одна из сторон не получила определенного перевеса, и победа не досталась ни тем и ни другим. Многие из римлян показали себя в этом сражении, у евреев же из людей Шимона более всего отличились Йехуда, сын Мариота, и Шимон, сын Хошии, из идумеян — Яаков и Шимон, первый — сын Сосы, второй сын Катлы, из людей Йоханана — Гифтай и Алекса, из зелотов — Шимон, сын Ари.