Юго-запад

Из кювета танков не было видно. Но зато теперь очень хорошо слышалось монотонно-спокойное рокотанье их моторов. И этот тяжелый, заунывный гул приближался с каждой минутой.

Улыбочка снял со спины автомат.

— Нельзя! — схватил его за руку Никольский.— Нельзя сейчас стрелять. Бесполезно...

— Пока нельзя, товарищ гвардии капитан. А потом видно будет.— Ласточкин вдруг улыбнулся. Впервые за весь этот нелегкий день.— Не руки ж подымать!..

Он чуть-чуть высунулся из кювета, как из окопа.

— Идут? — спросил начальник штаба.

— Идут. Мотоцикл заметили, гады.

— Заметили?

Пересиливая страх, Никольский тоже посмотрел через дорогу. Он не замечал, что где-то потерял одну перчатку, что в рукава ему набился снег, он видел только немецкие танки. И когда один из них отделился от группы и пошел прямо к одиноко стоящему на шоссе мотоциклу, Никольского замутило. «Все... Боже мой! Все, смерть,— судорожно глотая слюну, думал он.— Дурак, дурак, дурак! Пошел в военное училище, прельстился красивой формой... Ремнями. Петлицами!.. Девчонки! Они интересуются не только военными... Ах, дурак! Отец говорил: «Продолжай мое дело, Аркаша, иди в медицинский». Работал бы сейчас в тылу, в госпитале, я бы устроился. Нет, пошел в пехотное... Ах, дурак! Теперь что? Один снаряд... Одна очередь... Или проще — прямо гусеницами, как козявку... Боже мой!»

Немецкий танк остановился около дороги. Крышка башенного люка поднялась, и в нем показался танкист. Он осмотрел дорогу, остановил взгляд на мотоцикле и вдруг крикнул:

— Рус, сдавайс! Шнапс угостю.

Услышав рядом с собой резкое движение и хруст снега, Никольский понял, что Улыбочка может не выдержать и дать по немцу очередь. Тогда они погибли наверняка.

— Отставить! — прошипел начальник штаба, обернувшись.— Он не видит нас, не видит...

Немец в люке танка чему-то рассмеялся и, наклонившись внутрь машины, сказал несколько слов. Почти тотчас же длинной очередью громыхнул лобовой пулемет «тигра», и над канавой, как раз в том месте, где лежали Никольский и Улыбочка, кроваво-красным сверкнули трассирующие пули.

— Рус, сдавайс! — снова крикнул немец.

Никольский на четвереньках вылез из кювета и, спотыкаясь, деревянной походкой вышел на середину шоссе. Немец захохотал.

Улыбочка растерялся. Что делать? Что задумал капитан, которого ему приказали отвезти в артдив? Но когда Никольский стал медленно поднимать руки, он понял все и, задрожав от гнева и от обиды, приложился к автомату.

Немецкий танкист, все еще торчавший в башне, наклонившись, отдал какую-то команду. Спустя секунду две очереди, одна из немецкого танка, другая, не трассирующая,— из автомата Ласточкина, скрестились на одинокой шатающейся фигуре с поднятыми руками. Прошитый ими с обеих сторон, Никольский вскрикнул, повернулся, упал на колени и ткнулся белым лицом в твердый, укатанный наст дороги.

Люк немецкого танка с грохотом захлопнулся, и «тигр» двинулся вдогонку ушедшей вперед колонне.

Улыбочка остался один.

Начало темнеть. Сверху медленно падали редкие снежинки. Было до странности тихо, и это сейчас пугало его больше всего.

Вчера утром ему тоже пришлось ездить в артдив. Теперь, внимательно осмотревшись, он понял, что ему нужно проехать еще километра три и взять вправо. Там, между полотном железной дороги и берегом озера Веленце, находились огневые позиции батарей. Но куда же будут артиллеристы отходить, если единственная дорога в тыл уже перерезана немцами? Ведь танки, которые были здесь, сейчас уже наверняка прошли в тылы бригады и держат это шоссе. Значит, обстановка такова: с трех сторон немцы, а с четвертой — озеро, покрытое тонким льдом. Настоящая западня!..

Улыбочка выбрался из кювета, попробовал завести мотоцикл и тихо засмеялся от радости, когда его мотор, несколько раз стрельнув, завелся, как новенький.

Он проехал километра два, осторожно, на малом газу, все время посматривая направо, чтобы не пропустить поворота. В густой синеве надвигающейся ночи впереди на шоссе возникло вдруг что-то темное, похожее и на грузовик и на бронетранспортер. Немцы? Или свои? На всякий случай Улыбочка свернул с дороги и, как тогда там, при встрече с вражескими танками, лег в кювет.

Машины приближались. Гусеничный бронетранспортер натужно тянул на буксире крытую полуторку с развороченным мотором — похоже, штабную или рацию. За ними, как конвой, шли броневичок «БД-04» и «виллис».

«Свои,—вздохнул Улыбочка.—Отходят... Может, это артдив? Только ведь на немцев идут... Прямо на немцев».

Он выскочил на середину шоссе и замахал обеими руками.

Бронетранспортер остановился, дверца открылась, и чужой недовольный голос спросил:

— В чем дело?

Улыбочка подошел ближе:

— Это артдив?

— Какой к черту артдив? В чем дело?

— Немцы там... Танки немецкие в тыл прошли, на Киш-Веленце. Семь «тигров».

— Это точно?

— Честное слово, точно!

— А ты сам что тут делаешь?

— Артдив ищу.— Улыбочке наконец удалось разглядеть погоны говорившего с ним человека.— Артдив нашей мехбригады, товарищ майор. Отходить ему приказано...