Юла и якорь. Опыт альтеративной метафизики

Это мертво-живое (или живо-мертвое), о котором говорит Деррида, и вправду неуклонно повышает свое присутствие в структурах современной социальности, так что аналитика в терминах призраков, фантомов, привидений и беспокойников буквально напрашивается и по-своему многое объясняет. В частности и даже прежде всего – обрушение бинарных оппозиций с их колоссальными запасами потенциальной энергии: господин и раб, сакральное и профанное, мужское и женское, наконец, живое и мертвое. Так, трансгуманизм и акторно-сетевая теория могут быть рассмотрены как участки фронта, на которых сейчас с тяжелыми потерями отступают эшелоны исторического, жертвенного, человеческого и даже слишком человеческого. Их потери – это то, что не вписывается в новый континуум, все, что препятствует затухающим колебаниям маятника души.

Среди прочего это и отсечение сложившейся иерархии мертвых: подвергаются тотальным репрессиям их способы присутствия через опус, включая и опусы памяти. В этом присутствии они всегда были привилегированными собеседниками, неважно, именовались ли при этом предками или, например, классиками. И тут следует напомнить, что сама культура устроена так, что некоторые вещи, при том важнейшие, могут быть транслированы только через классику.

Вспоминается название журнала, издаваемого Екатериной II, – «Почта духов». У этого названия на самом деле есть простой синоним: классика. Ведь классика и есть почта мертвых: ты находишь адресованное тебе сообщение, распаковываешь посылку и вдумываешься, принимаешь к сведению содержание сообщения. Почему непременно принимаешь к сведению? Как раз потому, что почта мертвых (или почта духов) является привилегированной, послания живых считываются совсем не так, в ином режиме, актуализуя при этом совсем другие чувства и реакции. То есть в многоуровневом канале коммуникации связь с мертвыми является хоть и не самой срочной, но в каком-то смысле самой авторитетной. Что как раз и входит в понятие классики.

В этой почте мертвых обычно очень разборчиво указан обратный адрес – от кого пришла посылка. А вот с адресом назначения все не так ясно, в отличие от почты живых. Откуда я могу знать, что послание адресовано мне? Тут возможны варианты: оно, например, входит в школьную программу, или в университетскую, или в программу моего самосовершенствования. Быть может, я узнал себя, понял, что эта история обо мне. Или мне для чего-то очень нужен весомый аргумент, а таковой может дать только классика, почта мертвых.

Так или иначе, но в течение нескольких столетий привилегированный канал связи обеспечивал и культурный багаж, и некоторые нравственные нормы. И важные параметры совместного человеческого самосознания. Термин «классика» стал другим именем для того, что прежде обозначалось как «заветы предков».

Неудивительно, что развернувшиеся массовые репрессии против мертвых едва ли не в первую очередь приняли форму борьбы с классикой. Как никогда актуальным (и при этом лукавым) стал призыв «Предоставьте мертвым погребать своих мертвецов», ибо то, чего лишаются живущие с перекрытием почты мертвых, – это как раз трансляция глубинных форм жизни. Все написанное и созданное слишком давно – например, целых тридцать лет назад – безнадежно устарело. Поэтому почта теперь тщательно люстрируется, и совсем не важно, кто ты, Шекспир или Кант, само наследие благодаря поисковикам фрагментируется, рассыпается на мелкие составляющие.

Стремительно исчезает и престиж, связанный с близостью к наследию: благодаря соцсетям и, так сказать, «малым СМИ» внедряется убеждение, что одна история не хуже другой, но предпочтение следует отдавать истории еще живущих…

Тем самым, если мы все же продолжаем удивляться, почему современному трансгуманизму столь победоносно удалось то, что категорически не получилось у советской власти – созидание нового человека, то есть фактически синтез социального гомункулуса, – стоит обратить внимание на этот ключевой факт: социальная инженерия нащупала наконец направление главного удара и провела успешную войну против мертвых. Придется констатировать, что первый загробный поход увенчался успехом: удалось заблокировать несколько важнейших каналов связи с потусторонним миром.

Часть 3

Тезисы о книге

1

В отношении книги вполне применим ход Хайдеггера, сокрушающегося о забвении бытия. Забвение, да еще и прогрессирующее, отнюдь не повод для радости, но именно оно дает возможность сделать бытие предметом мысли, постигнуть его как нечто целое, увидеть в нем не только уже утраченное подлинное, но и некие неиспользованные возможности, увидеть то, что могло бы быть при отсутствии забвения, в восходящей стволовой жизни, которая еще не зацепилась окончательно ни за одну из веток, обреченных на отсыхание и опадание когда-нибудь в будущем.

Забвение бытия пробуждает воспоминание, обладающее собственной плодотворностью: что стали бы мы вспоминать, если бы ничего не забыли? Но без работы памяти невозможно постижение бытия как целого и бытия как единого.