Юла и якорь. Опыт альтеративной метафизики

Возьмем всеми любимый квантовый объект – кота Шредингера. Он, как известно, существует в суперпозиции (или в комплектации) следующего вида [кот жив, кот мертв]. Вроде бы ни то ни се, но любой физик скажет, что это вам не хухры-мухры – это уникальная комплектация квантового объекта. Отсюда, с этой площадки, всегда открыт путь: нужно просто взглянуть и тем самым подтвердить один из исходов. Подобная операция как раз и называется декогеренцией (Гегель использовал выражение «соотношение с самим собой») – и как только декогеренция выполнена, мы приходим к определенности. Вот он, живой котик! Или: «Ах, бедное тельце, бедный трупик». Суперпозиция расцеплена, мы обрели тот или иной определенный объект и одновременно подошли к тому, что же такое хухры-мухры. Это вторая составляющая суперпозиции, которая и была как бы отцеплена, отброшена при переходе от суперпозиции к объекту обычной комплектации. То есть это возможность быть мертвым котом в тот момент, когда оказалось, что кот жив (или наоборот). Эта возможность теперь больше не рассматривается, она не отвечает ни на вопрос «Кто?», ни на вопрос «Что?». Теперь эту отлетевшую возможность уместно сопоставить с такими реалиями, как «прошлогодний снег», «выеденное яйцо» или «от мертвого осла уши». В отвалах хухры-мухры подобные сущности обнаруживаются сплошь и рядом, среди прочего отброшенного из других миров, среди остатков пикника на обочине. Важно отметить, что степень неоднородности этих отвалов в каком-то смысле не уступает многообразию самого наличного сущего. Уже говорилось о межорбитальном пространстве в атоме и о такой локализации как «Где-то между полюсами суперпозиции»; вот и отвалы хухры-мухры расположены где-то между «ничто» и «нечто». Сказке такая локализация известна лучше, чем метафизике: «Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что», «В тридевятом царстве, тридесятом государстве», и любая попытка уточнения локализации лишь развоплощает панораму тех отвалов, где приблизительно расположены хухры-мухры. Неудивительно, что наши иностранцы столь долго и безуспешно пытались добраться до желаемого: нелегкая это работа отыскивать что-то между «ничто» и «нечто». В «Науке логики» Гегеля, где описывается восходящая траектория понятия, фигурируют бытие, ничто и становление. Отвалы хухры-мухры пропущены – в разделе о становлении о них нет ни слова, нечто похожее упоминается лишь тогда, когда автору случается отбросить какую-нибудь ерунду. Например, дурную бесконечность или то якобы действительное, которое оказывается совершенно неразумным, а следовательно, и недействительным – сор, пыль, обрезки ногтей, – то, что можно смело не принимать во внимание. Увы, процесс «спонтанного хухрения», образования отходов познания, остатков прежних суперпозиций, служащих своеобразным налогом на восхождение восходящего понятия, – все это пропущено и в философии Гегеля, и в европейской метафизике в целом.

Имеется что-то вроде условных отсылок. Так, у Хайдеггера в «Истоке художественного творения», где речь идет о вещах и о вещи, вопрос, интересующий философа, звучит так: «Что есть вещь в своей истине?» Художественное творение есть сокровенная истина вещи – таков ответ философа. «Но и творение тоже вещь», – говорит Хайдеггер. И придорожный камень – вещь. Быть вещью – это не так уж и мало, и отсюда поневоле возникает вопрос: а чем может быть сущее, которое даже не вещь? От определения Хайдеггер уклонился, но иногда можно понять, что в раздел «Даже не вещь» попадают какие-нибудь пластиковые стаканчики и прочая «штамповка». На них не останавливается взгляд, к ним не цепляются слова текущей речи.

Если исходить из некой слегка мистической позиции, можно отметить, что нам, людям, ведущим борьбу за признанность, за право быть личностью, субъектом, за то, чтобы нас не спутали с кем-то другим, чтобы не обходились с нами как с вещью, трудно представима борьба за право быть вещью – и все же мы можем представить некоторое напряжение внутри самого сущего, связанное с соисканием этого статуса. Вспоминается, конечно, борьба голодных духов за овладение хоть какой-нибудь плотью, борьба нашего зайчика в трамвайчике за то, чтобы хоть немного задержаться в присутствии, не быть поглощенным Петром Ивановичем… Цель всей этой борьбы – доказать, что ты и твое существование – это не хухры-мухры. И кажется, что все дальнейшие повышения в ранге признанности суть сравнительно незначительная прибавка к тому, что ты не хухры-мухры, то есть к статусу чего-то внятного и отчетливого, к статусу вещи. Только отталкиваясь от этого чудом отвоеванного пространства, можно проявить и волю к власти в смысле Ницше.

Вернемся в эту то бездонную, то совсем ничтожную (но всегда едва заметную) пропасть между «ничто» и «нечто». Что еще можно поведать о ней, кроме единственного, время от времени раздающегося возгласа, что это вам не хухры-мухры?