Юла и якорь. Опыт альтеративной метафизики

Таким образом, вроде вырисовывается определение: хухры-мухры есть то, мимо чего ты просто проходишь, и до тех пор, пока ты проходишь мимо. Но полагаю, что подчеркнутая субъективность недостаточна для внятного определения. Лучше сказать так: хухры-мухры есть то, мимо чего проходят все, и до тех пор, пока хоть кто-нибудь не докажет, что «это не хухры-мухры» И тем не менее мир переполнен хухрами-мухрами (или хухрой-мухрой) как… как чем? Возникает соображение: как вторичными отходами познания. Почему, собственно, познание, производство понятий и смыслов должно быть безотходным производством? А если какие-то отходы все же образуются, то им прямая дорога в отвалы хухры-мухры. Вот ведь и жизнь в целом имеет свои отходы, их называют отложениями, ископаемыми и даже полезными ископаемыми. Шеллинг утверждал, что в природе вообще нет ничего изначально мертвого, все мертвое представляет собой следы угасшей жизни[41]. Почему же разум должен быть исключением? Опять вспоминается проницательное наблюдение М. Мамардашвили: «Для того, чтобы что-то понимать, нужно чего-то и не понимать». И быть может, в тот момент, когда мы провозглашаем: «Ага, да это вам не хухры-мухры!», нечто иное, находящееся совсем рядом и потенциально доступное для умопостигаемости, стремительно «хухрится». Тогда хухры-мухры предстают как обломки и осколки, осыпающиеся вдоль всей траектории познания. Всякое познание сопровождается такими опилками, и следует полагать, что их залежи в мире стремительно пополняются.

Такое предположение открывает любопытную перспективу переоценки. Так, добыча полезных ископаемых оставляет после себя заброшенные штольни. Не происходит ли чего-то подобного и при добыче знаний? Совсем не обязательно, можем ответить мы. Арифметика, применимая к яблокам и другим счетным единицам-экземлярностям, неприменима к понятиям: вот ты поделился яблоками, и у тебя их стало меньше, а если поделиться знаниями, то с твоим багажом знаний ничего не случится, многие полагают, что он даже возрастет.

Этот парадокс до сих пор пользуется неизменным успехом – и все же он не о том. Знания, пригодные для передачи друг другу, уже состоят из неистребимых кубиков. Это относится даже к более простым вещам, например к генетической передаче признаков. Если ты передал ген своему сыну, то ты его при этом вовсе не лишился, в каком-то смысле ты его приумножил. Ген, как и понятие, передается путем копирования, а не путем изъятия, как яблоко.

Но если мы посмотрим на дело с другой стороны, мы все же обнаружим, как пополняются отвалы хухры-мухры. Подойдем к делу так. До того как ты обрел знание, которое сообщил тебе учитель или учебник, чем ты располагал? Быть может, ничем – тогда знание просто записывается на tabula rasa. Но возможно, у тебя были какие-то смутные предположения и при этом то в одну сторону, то в другую простирались цепочки марковского ветвления. Перемещаясь по ним вдоль и поперек, присматриваясь, ты, быть может, уже готов был воскликнуть: «Да это вам не хухры-мухры!» Но вот пришло готовое знание, которое ты не в состоянии опровергнуть, и цепи ушли в свой химерный мир паразитарного ветвления, ушли в отвалы хухры-мухры.

Тем не менее отходы познания, среди которых может оказаться и то, что достойно восклицания «Это вам не хухры-мухры!», должны быть рассмотрены в более общем ключе. Ясно, что это нечто «просыпавшееся в щели» эффективных теорий в смысле Л. Краусса или в щели между эффективными практиками или осмысленными действиями в житейском мире. Допустим, мы открываем чулан и все это там видим: какие-то стружки, обломки, разрозненные левые ботинки, одинокая лыжная палка и прочая, и прочая – среди прочего и непонятная щетка, в которую почему-то воткнута палка. Допустим, мы никогда ее прежде не видели, так что она разделяет всеобщую невеселую участь обитателей межорбитального пространства, затесавшихся между разрешенными состояниями. Она, эта материализованная химера среди химер, пребудет там до тех пор, пока кто-нибудь не воскликнет: «А ведь это вам не хухры-мухры! Это швабра!» А кто-то другой, быть может, тщательно расфасует по мешочкам щепочки для разжигания костров…

И сразу вспоминается «Пикник на обочине» – не экранизация Тарковского, а именно текст Стругацких. Там рассыпанные крошки с пикника иной цивилизации, что-нибудь выплеснутое и забродившее[42], какой-нибудь «ведьмин студень» или «чертов сустав», могут найти самое неожиданное применение, после чего наверняка доведется услышать: «Это вам не хухры-мухры, это чертов сустав, он возвращает нас из неправильного выбора снова к развилке», – ну или что-нибудь в этом духе.