Юла и якорь. Опыт альтеративной метафизики

Несмотря на такое смещение фокуса, все основополагающие процедуры удостоверивания остались в пределах науки.

Другое дело поле собственной точности, расположенное где-то вроде бы рядом, но без взаимной локализации. Дадим ему имя «подручное» (Zuhanden) в честь Мартина Хайдеггера, первооткрывателя этого поля. Как охарактеризовать его, имея в виду сопоставимость с ego cogito и полем математической ясности? Надежность, дельность прочность, проба на убыль, подтверждающая состояние вещества вместе с формой, – такова истина вещей, подробно описанная Хайдеггером в «Истоке художественного творения». В интересующем нас аспекте это будет выглядеть так. Вот вещи – изношенные, недоделанные, не подогнанные, какая-нибудь скрипящая дверь или половица, чашка с отбитым краешком, расческа с выломанным зубом, покосившейся сарайчик, еще что-нибудь покосившееся, если продолжать дальше, выйдет как в поговорке: «Месиво и крошево – ничего хорошего…»

Но если не экстраполировать, то речь идет о чем-то самом обычном, о слишком человеческом, когда ясность и отчетливость скрыта за торжествующим сопроматом мира. Любопытно, что для общей характеристики такого наличного незатейливого хозяйства используется термин «скарб», «утварь», которые в русском языке несут едва уловимый оттенок легкого презрения или пренебрежения. И совсем иное дело – подручное, выведенное изразмытости, из простого «Пойдет и так» и приведенное к истине вещей.

Тут есть определенная параллель с полем ясности ego cogito, где в окрестностях довольствуются приблизительностью представлений о Боге, о статусе существования, о подлинности я-присутствия. Но вот приходит Декарт и наводит порядок – так и должен поступать мыслитель, и нельзя сказать, что усилия поиска истины в этом направлении вовсе не предпринимаются – их предпринимает каждый добивающийся ясности здесь, на этой ключевой площадке. Так же и на площадке Zuhanden подручное может быть приведено в порядок подобно аргументам относительно достоверности существования мира и собственного существования. Образцовая ойкономия, «золотые руки» – и вот перед нами развернута истина вещей, пусть даже и не с таким пафосом, как ее описывает Хайдеггер. Важно, что и на этой площадке мы обретаем свое собственное ясное и отчетливое. И похоже, что все площадки окружены легким туманом смутного и не слишком членораздельного сущего.

Что дальше? Предстоит пополнить список и топографию площадок, окруженных туманом. Попытаемся сопоставить их размеры и, так сказать, интенсивности свечения и определить, действительно ли ясность, отчетливость и окончательность являются непременными атрибутами истины. Это потребует дальнейших и поначалу, быть может, хаотичных движений между площадками.

* * *

Стало быть, обратимся вновь к lumen naturalis сознания, к экзистенциальной системе отсчета Декарта. Мы помним, что ее изобретатель или первооткрыватель сразу предлагает «краш-тест» в виде жесткой вибрации сомнений. Уцелевшее после идеального шторма сомнений должно по справедливости получить имя несомненного. Нечто подобное можно обнаружить и на площадке дисциплинарной науки, где для зачисления в разряд достоверных или доказанных гипотеза тоже должна пройти свой «краш-тест», пока в наиболее полном виде сформулированный как критерий фальсификационизма Поппера. Речь идет об особой экспериментальной проверке, устраняющей сомнения по правилам.

Но вот мы стоим на образцовой платформе ego cigito. Усилия прояснения дались нам нелегко, кроме того, согласно Декарту, сомнения должны время от времени возобновляться. По мере удаления от этой площадки-платформы происходит быстрое падение ясности и отчетливости, что свидетельствует об одном: мы уклоняемся от истины. Окрестности в тумане, но совершать туда экскурсии приходится постоянно – важно то, что теперь мы больше не рассчитываем обрести там эталонный ранг достоверности.

Правда, тут же, по соседству, обнаруживается такое, на чем следовало бы задержаться. Это озарения, просветления и галлюцинации (наваждения), их общей чертой является предельная ясность и отчетливость – в сущности, та же или такая же, как и у ego cogito. Друг от друга озарения и наваждения отличаются обратным знаком, но уж никак не степенью ясности. Что же, готовы ли мы и для них выделить отдельную площадку собственной точности наряду с ego cogito, Zuhanden, математической очевидностью и назвать ее каким-нибудь словом, например «дивинация», понимая, что галлюцинации будут присутствовать там же, где и просветления? Ведь ничто не видится так яснои отчетливо, как картинка онейрического, как навязчивый персик в отсутствие персика, – это просто эталон принудительной очевидности[50].