Но последнюю сотню лет математикам так уже больше не кажется. Вот характерный оборот из современного научного дискурса: я провел исследования режима активности светлячков и получил интересные результаты. Для публикации не хватало только математического аппарата, а математики, к которым я обращался, увы, лишь отмахивались от меня. Наконец, я пришел к своему старому товарищу по университету. Ознакомившись с материалом, он согласился и вскоре разработал мне прекрасный математический аппарат. Открытие состоялось![62]
Поневоле представляешь себе математика в роли специалиста широкого профиля, своеобразного «решателя проблем», причем проблем очень разнородных. Он может открыть захлопнувшуюся дверь, разрулить пробку на перекрестке, починить компьютер и диагностировать множество вещей на свете, хотя, конечно, не все. На каждый случай у него имеется свой математический инструментарий, так сказать, подходящая математика. И вот этого широкопрофильного специалиста приглашают для устранения проблемы или для экспертной оценки, которая в любом случае будет необходима. Математик приходит, рассматривает конфигурацию проблемы в общематематическом ключе, а далее возможны варианты.
1) Он открывает чемоданчик, извлекает нужные модули и датчики, прикрепляет их куда нужно, соединяет друг с другом – и проблема решена или оценка готова.
2) Математик осматривает конфигурацию, покачивает головой, роется в своем чемоданчике и говорит: «Мои инструменты тут не подходят. Но кое-что могу сделать: дать самую общую оценку, устранить излишнюю многозначность». Если клиент соглашается, маэстро так и делает.
3) Маэстро сразу пожимает плечами и говорит: «Ну нет, тут нужен совсем другой чемоданчик. Совсем другой, я таким не располагаю».
4) Маэстро улыбается и говорит: «Увы, к этой проблеме математика ни в каком виде не приложима. Обратитесь к другому специалисту. Например, к священнику».
Для нас тут важны два аспекта. Во-первых, допустим, что мы располагаем множеством разнородных объектов. Среди них – бильярдный стол с шарами, популяция светлячков с не очень понятной активностью свечения, явление интерференции света, а также война, мода и счастье. Те из объектов, которые пребывают в зоне математической ответственности, потребуют тем не менее особого комплекта инструментов каждый – так сказать, собственного чемоданчика. Некоторые из объектов в зоне mathesis universalis вообще никак не фокусируются, что значит, что они принадлежат региону иной точности и подзорную трубу необходимо переместить и переменить, после чего подыскать правильное уточнение, которое в каждом конкретном случае вполне может оказаться и «расточнением», переходом к более общему плану.
Во-вторых, параметры ясности и отчетливости не фиксированы раз и навсегда. Подобно тому как в освещенной зоне cogito требуется поправка сомнения, а в мире истинных вещей мастера, в зоне Zuhanden, должна присутствовать некоторая небрежность и беспечность, чтобы избежать подмены истины одержимостью, в зоне универсальной математики требуется обновление комплектации чемоданчиков, постоянная ревизия математического инструментария в зависимости от найденного объекта.
Но продолжим картографические изыскания зон суверенной истины, руководствуясь шваброй Витгенштейна и флюгером Гамлета («Я безумен только в норд-норд-вест»).
Если речь идет о картографии, о нанесении на карту обнаруженных земель вкупе с попыткой их первичного описания, то «материк явлений» смело можно рассматривать как открытие Канта, совершенное по всем правилам навигации, и неважно, что примененные методологические инструменты (критический метод) были сформулированы одновременно с самим открытием или даже постфактум.
До Канта явление, видимость (Shein) традиционно противопоставлялось сущности и рассматривалось как что-то вроде уловки, маскировки, к которой почему-то прибегает истина – вполне в духе изречения Гераклита, любимого Аристотелем: «Природа любит скрываться». Соответственно, существенная часть теории познания строилась как расшифровка (или изобличение) видимости и иновидимости.